Inferente. История одного письма

22
18
20
22
24
26
28
30

У неё не существовало предохранителя, который мог бы остановить это. Он был просто не учтён самим мозгом, а все механические не работали. Флейм изобретала один за другим, и все они ломались. У девушки опускались руки, а мне оставалось лишь быть рядом, наблюдая нарастающее отчаяние в её глазах. И стараться не дать ему захлестнуть подругу.

Но что было самым худшим — во время припадков она не только громила всё вокруг, но временами жутко скулила. Такое было всего пару раз, и всё же… У меня мурашки шли по коже, пробираясь в мозг ясным пониманием: она сходит с ума от происходящего. И страдает.

Когда это случилось впервые, мы с Флейм сидели на полу, рядом с запертой дверью. Шум, с которым она носилась по каюте, ненадолго прекратился, и мы уж было подумали, что пора открывать, когда услышали вой. А потом звуки беготни возобновились.

Флейм вздрогнула и застыла, уперевшись взглядом в пустоту. Если меня пробирало от услышанного, то каково же было ей?

Я сглотнула, и нащупав пальцами ладонь подруги, аккуратно сжала её.

Та никак не отреагировала. Но, по крайней мере, так она знала, что не одна.

Однажды я увидела, как Луна ударилась головой о стену и с недоумением уселась рядом. Опыт подсказывал ей, что должно быть больно, но этого чувства не последовало. Всё, что у неё осталось от ощущения мира — это те чувства, что она испытывала к Флейм. Нюх был не её, вкус давно утерян, а стальная кожа не давала ощутить дуновения ветра. Девушке удалось сделать несколько сенсоров у неё на голове и шее, чтоб та понимала, когда её гладят. Но мне всё больше казалось, что это — по большей части её память о ласковых прикосновениях, нежели действительные ощущения.

Насколько я знаю, собачий интеллект и самосознание очень отличается от человеческого. Но несмотря на это, мне было сложно перестать представлять себя на её месте.

Если бы я утратила привычные способы ощущать мир, смогла бы жить так? Смогла бы продержаться на одних только чувствах к тому, кого люблю? Если бы больше не чувствовала солнечного тепла и запутавшегося в волосах ветра, если бы не могла ощутить вкуса кофе с молоком и свежих фруктов, и от прикосновений осталась бы только память?..

Не сошёл бы мой мозг с ума в таком случае?..

Тем вечером мы заперли Луну в каюте с самыми толстыми стенами.

И спустя пять минут своего безумия, она пробила их.

Мы позаботились, чтобы в этой части корабля никого не было. Но дракон быстро бегала, и в таком состоянии не слушала никого. Даже отчаянно зовущую её Флейм.

Луна проскочила несколько проходов, прежде чем нарваться на Ксанта с ящиком инструментов. Она тут же бросилась к нему.

Парень выронил их и побежал прочь.

Отбросив попавшийся под лапы ящик, он мчалась дальше. Мы — за ней.

От каждого мощного прыжка дощатый пол содрогался, а парень прытко бежал, не разбирая дороги.

Когда нам уже казалось, что она вот–вот его настигнет, Ксант проскочил в узкий проём и побежал дальше. Прыгнув следом, Луна застряла своими мощными плечами. Может, это бы тоже её не остановило, но приступ заканчивался.

Подбежав сзади, мы притормозили и опёрлись руками о колени в попытке отдышаться.

Луна растерянно оглянулась на нас, совершенно не понимая, что происходит. Она то и дело пыталась освободиться из плена дверного проёма. Ещё миг в её прежнем состоянии, и его бы не было вместе с частью стены.