Inferente. История одного письма

22
18
20
22
24
26
28
30

Прошло уже около полторы недели с тех пор, как я узнала секрет Флейм.

Лиум освоился с механической рукой и выглядел настолько счастливым от наличия протеза, что это даже немного пугало.

После ещё одного дня у штурвала, я стояла на палубе и смотрела на простирающуюся пустошь. Усталость, накопившаяся за последнее время, навевала меланхолию. И помимо местных событий, мысли увлекали и те, что происходили далеко отсюда…

Я устало посмотрела на часы, совсем не замечая времени, которое они показывают. Только секундная стрелка спешила вперёд, постепенно утаскивая за собой и остальные две.

Проходить через что–то новое, разные приключения и меняться — это не страшно. Более того, думаю, что это и называется одновременно до ужаса простым и невероятно сложным словом «жить». А настоящее счастье, по моему скромному пониманию, вмещало в себя это самое «жить», но вместе с теми, кто тебе дорог. Иначе появлялся риск, что пройденные пути и пережитые передряги сделают вас несоизмеримо далёкими, да так, что уже и с рупором не докричишься, и с маяком не подашь сигнал.

Отец всегда говорил мне, что невозможно упустить своё. Ты его почувствуешь, и оно тебя — тоже. Да вот только он с мамой жил в небольшом городке, который любил всей душой, а я моталась по свету, нося это самое «своё» лишь в сердце, часто совсем без возможности быть рядом.

После нашей встречи с Дрейком я не могла отделаться от ощущения, что вновь упустила что–то важное. Позволила себе упустить. В суматохе у меня не было времени об этом думать, но чем дальше, тем чаще меня посещали подобные мысли. И сейчас, когда у меня выдалась минутка наедине с собой, они заполонили весь разум.

Новая встреча была словно шанс выбраться из тесной каморки, расправить крылышки и погреться под солнцем, только чтобы очень скоро вновь спрятаться туда же. И если за долгое время к каморке уже привык, то этот выход в свет заставил снова увидеть, какая она тесная и тёмная.

Впрочем, это было не основной головной болью. Я попросила Дрейка не указывать координаты «нашей» аномалии, и знаю, что он этого не сделает. Но становился другой вопрос: действительно ли мы были единственными? И вдруг «Терра» сама отправилась туда на разведку?

Я провела ладонью по лицу, отрываясь от созерцания прекрасного далекого. Почему именно там? Почему «Ковчег» расположили посреди аномальной зоны, не давая никакого шанса до него добраться? Ведь учёные хотели, чтобы популяция животных была восстановлена! Это должно было стать общенародным достоянием, а не очередной гробницей!

И как они вообще смогли возвести там целый научный центр с такой изменчивой погодой?..

По каким–то странным причинам мне казалось, что они связаны — «Ковчег» и аномалии. Что должна быть причина, и это не просто совпадение. Но проверить это можно будет только потом — когда мы сами окажемся там. Впрочем, если окажемся — погода продолжала докучать нам, то обрушиваясь дождём, а то снося корабль ураганным ветром. Лишь за сегодня она сменилась раз пять, и окончательно меня вымотала.

Я прошлась обратно к своей каюте и застала Флейм, играющую с Луной.

Её переклинивало минимум раз в день. Приступ могло спровоцировать любое громкое слово или звук, но мы с Флейм работали оперативно и уводили питомицу подальше от людей. На все вопросы со стороны я плела что–то о старых деталях из заброшек, которые и заменить–то нечем. Хотя чем дальше, тем сложнее удавалось контролировать ситуацию.

Мы обе это видели, и обе молчали. Нам проще было притворятся, будто ничего не происходит.

Правильно ли я поступила, когда согласилась помочь скрывать припадки Луны? Когда стала закрывать глаза на очевидное, чтобы не ранить подругу?

С каждым днём я получала всё больше поводов для сомнений в этом. Но по–прежнему помогала. За свои слова надо отвечать.

С самого начала этой истории я почти всё время проводила с ними: то на дрессировках, то теперь, помогая справляться с приступами. С Корсаком мы общались только по делу, и то куда реже. Поскольку управлять судном в таких условиях было сложнее, мы делали это втроём, чтобы чаще сменять друг друга. В другое время он не занимал меня — понимал, что я нужна Флейм.

Если бы я оказалась на её месте, наверное, вела бы себя так же. Особенно учитывая, что в смерти Луны она винит себя. Но проблема в другом: она никак не могла принять самого факта гибели собаки. Поэтому и боролась все эти годы, отчаянно собирая дракона за драконом.

Это был путь искупления, который она для себя выбрала.