Карлики

— Не называйте меня так. Мое настоящее имя — Антрес, — прервал меня гомоид.

Странно, но я не чувствовал ни ненависти, ни страха — только безграничное удивление, будто оружие держало в руках не мыслящее существо, а компьютер, у которого внезапно отрасли конечности.

— Хорошо, Антрес так Антрес. Убить нас вы всегда успеете, но скажите, черт побери, зачем, зачем вы это делаете?! — мой голос сорвался на крик, — зачем вы уничтожаете всех направо и налево? В чем провинился ваш создатель, профессор Франкенберг? А Перк и его жена — чем они-то вам не угодили? А безобидный торговец?

— Ну, ну, — ухмыльнулся Шварц-Антрес, — не надо все валить в одну кучу. Торговца я не убивал, да и убийство Перка — не моя работа, хотя, если бы жена не выкинула его из окна, то мне самому пришлось бы сделать что-нибудь подобное. Кстати, а с чего вы взяли, что она попросту не покончила с собой?

Вопрос гомоида подарил мне еще одну минуту жизни. Я ответил:

— На экране ее компьютера остался текст «Я никого не убивала». Его написала Бланцетти, которой вы стали сразу после убийства Эммы Перк. Ей не хотелось отвечать за ваши преступления, она как бы отводила обвинения от себя и одновременно намекала на вас — свою вторую половину, свое второе "Я". Она помешала вам убить и ребенка — вы бы разделались и с ним, как с возможным свидетелем. Потом, все сочли бы, что помешавшаяся Эмма Перк убила сначала мужа, затем сына, и после этого ей уж ничего не оставалось, как покончить с собой.

— Да, все так и было, — согласился он, — Бланцетти все время норовила помешать мне исполнить мой замысел. Но я ее одолел, так же как и всех остальных и в первую очередь — Франкенберга!

— Не обольщайтесь, — перебил я его, — Франкенберг сам позволил вам себя убить — и я тому свидетель. Он сказал мне: «Всякий творец мечтает о том, чтобы его творения его пережили.» До меня тогда не дошло, что слова его надо понимать буквально: Франкенберг дает себя убить своему же детищу. Он знал, что и вы недолго проживете.

— Это мы еще посмотрим, — осклабился гомоид, — но раз уж у нас зашла речь о творцах и творениях, то, говорите, откуда вы узнали о проекте «Гномы»? Ведь все материалы о нашем происхождении я уничтожил.

— Считайте, что я узнал о гномах от Перка.

— Ну да, на Перка теперь можно все свалить… После того, как я разделаюсь с вами, надо будет еще раз просмотреть накопители. Но это — потом. Живые свидетели гораздо опаснее всяких там накопителей. А через несколько секунд я останусь единственным живым свидетелем и, одновременно, единственным удачным творением гениального Франкенберга. Не бойтесь, это не будет больно… — с этими словами он нацелил бластер на Абметова.

Гомоид сам предоставил мне возможность действовать.

— Подожди, — сказал я уже спокойнее, — ты ошибаешься, кроме тебя остался еще один гомоид.

— Вранье! — ответил он, но бластер опустил, — четвертый гомоид?! Не может быть!

— Может! Франкенберг создал четырех гомоидов — он сам мне так сказал.

— Он прав? — спросил гомоид у Абметова.

А ему-то откуда знать, подумал я. Абметов сообразил, что ему стоит подтвердить мои слова.

— Да, вас четверо, — дрожащим голосом ответил он. Гомоид не поверил:

— А доказательства у вас есть?

— Есть, — ответил я, стараясь из всех сил сохранить твердость в голосе, — доказательства у меня есть, но сначала ответьте, ради чего вы убиваете?!