— Слепая преданность не по мне, Эван. Я должна знать, на что могу рассчитывать.
— Подобные ситуации в своем развитии следуют определенным тенденциям. Примерно на полгода меня словно вычеркнут из политики, не будет ни одного официального упоминания обо мне, лишь близкие друзья будут иногда названивать, чтобы убедиться, что я по-прежнему в добром здравии. Затем начнутся визиты. Былые единомышленники станут приходить за советом; былые противники — чтобы пощупать мой пульс. Год-пол-тора, и я буду готов к новой попытке баллотироваться. Все вернется на круги своя, будто я никогда и не уходил.
— Звучит, как теорема.
— Так было с отцом, так было и Со мной. — Эван помешал суп, к которому он едва притронулся. — Политика! — скривившись, он смотрел, как Джени ест свой салат. — Ты, помнится, говорила, что мама у тебя большой знаток специй. Никогда бы не подумал, что ты имела в виду это. — Он кивнул на салат. — Я бы сказал, не хватает тонкости. Что происходит, Джени?
Джени посмотрела в тарелку. — В каком смысле?
— Шеф-повар «Арапаго» мог бы рассказать немало интересного о твоих кулинарных привязанностях.
— Ты что, приказал, чтобы за мной следили?
— Не я, Дюриан.
— Ах Дюриан!
— Я допускаю, что он делал это не из самых чистых побуждений, но пару часов назад, когда мы с ним говорили, он казался искренне озабоченным. — Эван поставил локти на стол и соединил вместе подушечки пальцев. — Он попросил меня задать тебе несколько вопросов, например: правда ли, что ты стала пить больше воды?..
Джени отставила наполненный до краев стакан — третий. Хотя нет, уже четвертый…
— …и правда ли, что тебя тошнит от некоторых продуктов, которые ты раньше ела совершенно спокойно. — Эван взглядом указал на салат Джени. — Тебе не кажется, что у тебя изменились вкусы? Стали, как показалось бы большинству нормальных людей, странными? Быть может, ты замечала необычные мышечные боли или необъяснимое расстройство желудка?
— Ты прямо как Джон Шрауд. — Джени деланно засмеялась. — Регулярный опрос, через два дня на третий, в одно и то же время, в одной и той же палате с мягкой обивкой.
Стоило ей закрыть глаза, и в памяти всплывали голые Желтоватые стены и миостимулятор, нахохлившийся в углу, словно неуклюжее орудие пыток.
Голос Эвана рассеял эту безрадостную картину.
— Джени, в колонии один человек умер, а начиналось все
с таких вот симптомов. Не лги самой себе, я бы хотел, чтобы ты показалась врачу.
Джени украдкой взглянула на ладони — правая едва заметно дрожала. Ну и что же, просто ее разозлили.
— А я бы хотела, чтобы ты перестал пить, — сказала она, отдышавшись. — Мало ли чего мы хотим?