Канализация, Газ & Электричество

22
18
20
22
24
26
28
30

— Господи, — сказала Джоан, когда Галт произнес благословение, которым заканчивался роман, и начертал в небе над опустошенной землей знак доллара. Она рассмеялась и закрыла книгу, на миг задержав взгляд на задней обложке с портретом писательницы. — Кто эта женщина?

— Ну? — спросил Арчи. — Как тебе?

Прошло два месяца. Предписание по чуткости при ведении дебатов на рождественских каникулах тихо аннулировали, а какой-то анонимный поклонник послал Арчи настоящий флаг Конфедерации с автографом Чарлтона Хестона[181], и тот повесил его как балдахин над кроватью. Джоан разлеглась под флагом, глядя на синий Крест Святого Андрея, и закурила.

— Если я какой-то юмор упустила, ты меня пощекочи, — сказала Джоан, — ведь она это на полном серьезе, да? Это же не какая-то невероятно завуалированная пародия?

Арчи покачал головой.

— Рэнд — экс-«русски» периода пре-«гласности», такие особо не шутят. И завуалированность не для них… Когда она в послесловии пишет «я серьезно», ты можешь на деньги спорить, что она действительно не шутит.

— Господи… тогда это действительно…

— Что действительно?

— Антикоммунистический манифест, — ответила Джоан. — «Das Kapital»[182] для капиталистов, с погонями и жестким петтингом…

— Хм-м, — промычал Арчи. — Ну, думаю, можно и так назвать. Хотя Рэнд не пропагандирует ни насилия, ни классовой борьбы и, по сути, не имеет ничего против пролетариата…

— …пока они знают свое место, да, — перебила Джоан. И снова рассмеялась. — Боже. Пенни Деллапорта на говно бы изошла, если б такое прочитала. — Как и многие другие знакомые Джоан консерваторы. Рациональные капиталисты Рэнд, само собой, были безбожниками, они с презрением относились к религии, рефлекторному патриотизму и традиционным семейным ценностям — так же как к профсоюзам и государственной благотворительности.

— Джоан, но ты-то что думаешь о книге? — спросил Арчи.

— Я? А как ты думаешь, что я думаю? Я думаю, что Рэнд — совершенная балда, но забавная. — Джоан снова взглянула на портрет на обложке «Атланта». — Ее уже нет, я так понимаю? Я б с удовольствием послушала, как она говорит… или нет, лучше бы долго-долго с ней спорила.

— Я бы, пожалуй, заплатил за то, чтобы послушать этот спор, — ответил Арчи, заметив блеск в глазах Джоан. — Но ты ее и впрямь прозевала. Она умерла в 82-м, как раз когда ты родилась.

— От рака легких? — предположила Джоан. В «Атланте» табаководство было одним из первейших и основных видов промышленности.

— Из-за рака легких ей делали операцию, но окончательно ее подвело, кажется, сердце.

— А сколько ей было?

— Семьдесят семь — семьдесят восемь, где-то так.

— Если ей в 82-м было семьдесят семь, значит…

— 1905-й, — подсказал Арчи. — Она родилась в Санкт-Петербурге. На самом деле ее звали Алиса Розенбаум, и у ее отца, Фронза, была аптека, которую в 1917 году национализировали большевики. Их семья ушла на дно и несколько лет скрывалась в Крыму, скрестив пальцы в ожидании, что белые отменят революцию, но не повезло. В конце концов они вернулись в Петербург и поселились в какой-то каморке многоквартирного дома, который им некогда принадлежал. Там не было ни водопровода, ни электричества, и тем не менее пришлось подкупать каких-то партийных товарищей, чтобы им позволили там поселиться.