— Медведь тебя жрать ни за что не захочет, побоится медвежьей болезнью заболеть…
— Это какой еще болезнью?
— Поносом…
Крыня плюнул, стянул бушлат и проворно нырнул в траву. Гиря с беспокойством смотрел на качающиеся стебли, отмечающие движение Крыни. Но пасечник был так поглощен своим занятием, что даже ни разу не поднял головы. Кипрей стоял стеной прямо у крыльца избушки, так что Крыня лишь на миг мелькнул, и исчез в темном проеме двери.
Прошло минут десять. Пасечник накрыл крышей улей и пошел к избушке. Хмырь флегматично констатировал:
— Все, погорел…
— Отсидится… — протянул Гиря. — Пасечник долго не будет в избушке сидеть.
Через минуту из дверей высунулся Крыня, помахал рукой.
— Вот придурок, удавить мало… — Гиря зло хватил кулаком по земле.
Войдя с яркого солнечного света в полутемную избушку, не сразу разглядели, что пасечник, мужик лет пятидесяти, лежит на лавке, а руки и ноги его жестоко скручены веревкой под лавкой. Под левым глазом у него набухал здоровенный фингал.
Гиря смерил Крыню злобным взглядом, проговорил:
— Три дня в дерьме сидели, что бы ты, чмо, в первый же день воли легавым след показал…
— Этот суслик спер нашу пушку! — не обратив внимания на критику, заверещал Крыня.
— Не брал я ничего! Я только вчера приехал! — закричал пасечник.
— Щас я те покажу, не брал!.. — Крыня выдернул из-за голенища длинную заточку.
Гиря схватил его за шиворот, пихнул к стенке, проговорил дружелюбно:
— Не петушись, придурок… Сильно уж ты энергичный, прямо, как понос…
— Это кто петух?! Кто придурок?! — заорал Крыня, и чуть было не всадил в Гирю заточку, но вовремя опомнился, а Гиря, будто того и ждал.
Хмырь это моментально заметил, и быстренько намотал на ус. Оказывается, Гире только и нужен был веский повод, чтобы прикончить Крыню.
Крыня воткнул заточку в стену, сел на лавку у окна. Гиря вышел в сени. Вскоре под его тяжелыми шагами заскрипели почерневшие дранки потолка. Крыня никак не мог усидеть на месте, вскочил, выдернул заточку из стены, приставил ее к горлу пасечника, спросил ласково: