Флэшбэк

— Вы много размышляете о европейских странах, Боттом-сан?

— Да я о них даже во сне думаю, Хидэки-сан, — с жаром подтвердил Ник.

После нескольких минут молчания, раскаявшись, вероятно, в своем дешевом сарказме, он добавил:

— Нет, не думаю, что кто-нибудь из нас, американцев, размышляет о немцах, или французах, или других европейских долбоебах. Они пригласили к себе десятки миллионов мусульман. Они приняли новые законы и изменили старые, сделав уступки шариату. Все это закончилось полной сдачей позиций Всемирному Халифату. Ну их в жопу. Наши — мои — убеждения выражаются старой пословицей: «Сам заварил кашу, сам и жди у моря погоды».

— Море… каша… — неуверенно начал Сато.

Ник посмотрел на внутренний монитор и увидел в нем, что глаза шефа службы безопасности бегают, как жуки, в красных прорезях самурайской маски.

— Извините, — сказал Ник. — Это наша с женой старая шутка. Такая пародия на поговорку: «Сам заварил кашу, сам и расхлебывай».

— А-а-а, — протянул Сато: этот звук вовсе не говорил о понимании.

Наконец:

— …Но как вы относитесь к этой перемене, Боттом-сан?

Ник вздохнул. Зачем-то — возможно, желая удовлетворить любопытство мистера Накамуры, — Сато действительно хотел знать его, Ника, долбаные мысли. Не будь Ник спеленат, привязан, скован, он просто вышел бы из комнаты, но комната эта сейчас двигалась со скоростью сорок миль в час. Навигатор показывал, что следующий город на пути — Лас-Вегас… Лас-Вегас, штат Нью-Мексико, а вовсе не знаменитое пристанище игроков в Неваде.

— Отношусь так, будто почти вся вторая половина моей жизни — это страшный сон, — ответил Ник. — Я жду, что однажды проснусь, и выяснится, что это и в самом деле лишь сон… что Гавайи не стали вновь независимым королевством, а японцы не прибрали их спустя шесть лет. Что мы с Дарой можем снова провести там медовый месяц, если захотим. Что Санта-Фе — интересный город в соседнем штате, с хорошей кухней и насыщенной культурной жизнью, а не бандитский притон, где мне в живот всадили шестидюймовый клинок. Я надеюсь проснуться и увидеть, что живу в стране, которая применяет силу в благих целях, ради торжества справедливости, а не требует, чтобы мы посылали своих детей — моего парня это ждет через год, Сато, — в места с непроизносимыми названиями, где они погибают за вас, японцев… даже не за вашу чертову страну, а за ваши дзайбацу или кэйрэцу, за эти треклятые концерны, которые сегодня правят Японией. Я надеюсь проснуться в один прекрасный день и пройти по улицам своего города в своей стране, не боясь, что какой-нибудь мерзавец рядом со мной возьмет да и взорвет на себе пояс шахида. Города, где я смогу пойти на игру «Рокиз» летним вечером, не думая о бомбистах и снайперах. Я надеюсь проснуться и обнаружить, что на сэкономленные деньги можно что-то сделать — купить билет на самолет или поехать в отпуск на машине — и что моя жена жива и едет со мной. Но это не страшный сон, а реальность. И все хорошее, что нам снилось — мне, Даре, моей долбаной стране, — все это ушло, стало историей, полузабытым сновидением.

Когда Ник закончил, дыхание его участилось, а щеки увлажнились, — он надеялся, что от пота, черт побери.

— И вы поэтому флэшбэчите, Боттом-сан? — тихо спросил Сато.

— Это уж и к бабке не ходи, Хидэки-сан. И поэтому половина моих знакомых копов наложили на себя руки.

— Наложили руки… а, да.

Ник тряхнул головой, насколько позволяли шлем и бронемаска. Сато задает ему три или четыре очевидных вопроса, глупых вопроса, а экс-детектив из отдела убийств Ник Боттом в ответ бормочет что-то невнятное — или по меньшей мере потеет, — как девчонка. До чего же глупо! Подумав об этом, Ник понял — или по меньшей мере вспомнил, — какой развалиной он стал. Ему сейчас хотелось одного: оказаться в своем боксе в углу старого «Беби-гэпа», запереть дверь и оказаться под флэшбэком на несколько часов.

— Но Япония тоже изменилась, разве нет? — спросил он.

— О да, Боттом-сан. За последние годы всемирной смуты Япония отбросила те формы культуры и государственного управления, которые ей навязали американские оккупационные силы во главе с Макартуром после проигранной войны, и вернулась к традиционной иерархической системе.

— И что же это такое? — осведомился Ник. — Правят семейные кланы и сильные люди — те, кто выигрывает в той самой постоянной борьбе между различными дзайбацу и кэйрэцу?