По лезвию бритвы

22
18
20
22
24
26
28
30

Держа в левой руке кошелек с монетами, я развернул правой рукой опасную бритву, которую вынул вместе с заначкой.

— Я забираю девчонку, — сказал я. — Плату выбирать вам — золото или сталь.

Парень двинулся вперед с угрожающим видом, но я перехватил его взгляд, и он остановился на полпути. Монеты звякнули в кошельке.

— Золото или сталь. Выбирайте.

Тот, что удерживал девочку, снова разразился скрежещущим смехом. Резкий звук будоражил мне нервы, и я испытывал жгучее желание свернуть этот чертов торг и взглянуть, какого же цвета кишки у вшивого недоумка.

— Мы возьмем деньги, — произнес он. — Избавь нас от труда тащиться с ней в порт.

Но его юный спутник, казалось, все еще сомневался, поэтому я швырнул кошелек перед ним на землю. Он наклонился за ним, и я подумал было пару раз полоснуть его лезвием по лицу, а затем приняться за его престарелого товарища. Однако старик по-прежнему крепко держал девочку, и я не сомневался, что он прибьет ее не моргнув и глазом. Поэтому я решил играть честно и надеялся, что и эти двое сделают то же самое. Хотя и жаль было терять деньги. Неизвестно, когда еще представится случай добыть золотую монету, тем более что Роба упекли в тюрьму на ближайшие двадцать лет за убийство священника во время драки в трактире.

— Теперь убирайтесь, — сказал я, когда юноша выпрямился, держа в руке заработанные моей кровью и потом деньги. — Уйдете через другой конец переулка. И не делайте глупостей.

Тот, что удерживал девочку, уставился на меня пристальным взглядом. Потом он оскалился, показав буро-зеленые зубы.

— Теперь будь бдителен, маленький смотритель, и получше сторожи свой заповедник, — произнес он.

— Если еще раз вас увижу, отрежу вам яйца от корня и оставлю истекать кровью на улице.

Старик снова загоготал мерзким смехом и пошел вспять, его юный спутник побрел следом за ним. Я провожал их взглядом до тех пор, пока не убедился, что они не замышляют напасть на меня, и только тогда сложил бритву и зашагал к девочке.

Ее миндалевидные глаза и смуглая кожа выдавали киренскую кровь, а изодранная одежда и синяки подсказывали, что девочка уже несколько ночей провела на улице. На шее ребенка были деревянные бусы из тех, что до разгула чумы на рынке в Кирен-городе шли по медяку за две штуки. Любопытно было узнать, откуда у девочки эта вещица. Возможно, ее подарила мать, или отец, или кто-то из бесчисленных родичей девочки, лежавших теперь в земле.

Уход похитителей не улучшил ей настроения, и она продолжала рыдать, уже не владея собой. Я присел на колено и легонько пошлепал ее по щеке.

— Прекрати плакать. Никто тебя не слушает.

Дважды моргнув, она утерла нос. Слезы перестали катиться из глаз, но я дождался, пока восстановится ее дыхание, прежде чем заговорил вновь.

— Как тебя зовут?

Я видел, как вздрогнула ее тонкая шейка, будто желая ответить, но девочка не смогла пошевелить губами, чтобы облечь голос в слова.

— Твое имя, дитя, — спросил я вновь, силясь вложить в свой голос хоть чуточку нежности, ибо это тонкое чувство я знал лишь понаслышке.

— Селия.