По лезвию бритвы

Спустя час или чуть позже я встретил Гискарда возле маленького склада в паре кварталов от Черного дома. Однажды испытав гостеприимство моих бывших работодателей, я вообще не хотел даже близко подходить к этому месту, однако утешал себя мыслью о том, что, если бы Старец пожелал моей смерти, расстояние, разделявшее нас, уже не имело бы никакого значения. Разумеется, утешение подобного рода мало способствовало крепкому сну по ночам, но больше утешить себя мне было нечем.

Само по себе здание было, словно нарочно, устроено таким образом, чтобы не давать ни малейшего намека на то, какая деятельность развивается внутри его стен. Судя по внешнему виду, можно было подумать, что это обычное складское сооружение, но и то лишь потому, что трудно было подумать о чем-то еще более неопределенном. В отличие от Черного дома достоинство Коробки не возвеличивалось путем обнародования ее предназначения. Хотя в этом не было никакого секрета, большинство жителей Ригуса предпочитали делать вид, что им ничего не известно. А все потому, что внутри Коробки свили себе гнездышко гадатели-скрайеры, и привлечение к себе их внимания грозило раскрытием ваших собственных тайн. А кто из смертных не желает при жизни сохранить кое-что в секрете?

Мой парнишка тащился следом за мной, молчаливый и слишком задумчивый даже по его меркам. Но я не собирался вызывать его на разговор. Меня занимали другие мысли.

Мой любимый агент, после Краули, угрюмо стоял у дверей, куря сигарету так, будто это доставляло ему удовольствие и вовсе не являлось зависимостью. Он давно заметил нас, но притворился, что не видит, пытаясь выиграть время, чтобы подготовить свое выступление. Он не был в восторге от того, что ему придется выполнять это мелкое поручение в моем присутствии, и хотел, чтобы я знал об этом.

Когда мы подошли достаточно близко, и дальнейшее притворство было лишено смысла, Гискард швырнул окурок в грязь и с привычной деликатностью оглядел меня с головы до ног, затем перевел взгляд на Воробья.

— Это кто? — спросил он почти вежливым тоном, но, словно опомнившись, тут же вернул на тонкие губы натренированную ухмылку.

— Разве не видно сходства? — Я выдвинул Воробья немного вперед. — Тот же благородный нос, та же грация и осанка — свидетельство благородных кровей. Вам было четырнадцать, вы были неразборчивы и неопытны, а она горничная, косолапая и с перекошенной челюстью. Когда ваши родители прознали о вашей связи, они упекли ее в монастырь, а плод вашей любви отправили за границу. — Я потрепал мальчишку за волосы. — Но теперь он вернулся. Думаю, вам обоим следует о многом поговорить.

Воробей слегка усмехнулся. Гискард неодобрительно покачал головой. Он презирал всякую театральность, если ее проявляли другие.

— Рад видеть, что вы сохранили чувство юмора. Я-то думал, при вашем нынешнем положении у вас не останется времени на ребячество.

— И не напоминайте, сегодня я уже дважды менял штаны.

Очевидно, продолжать подтрунивать без посторонней помощи Гискард был неспособен, и, осознав это, он направился внутрь здания.

— Подожди тут, я ненадолго, — велел я мальчишке. — И постарайся не делать ничего такого, за что Адольфус потом изобьет меня до смерти.

— Не говорите ерунды, — ответил он.

Я улыбнулся, дивясь его дерзости, но как будто обрадовался, что мальчик принимает мою вражду как свою.

— Я никогда не говорю ерунды, — сказал я, малец покраснел и потупил взор, а я вошел в здание следом за Гискардом.

Скрайеры — странный народ, странный настолько, что у них имеется собственный штаб, отдельный от Черного дома, и не только потому, что в их обязанности, помимо прочего, входит осмотр и вскрытие мертвых тел. Скрайеров привлекают для раскрытия тяжких преступлений, таких как убийства, покушения и изнасилования. Время от времени им удается получить представление, увидеть образы или ощутить обрывки воспоминаний, какие-то сведения, редко вполне вразумительные, но часто полезные. Гадатели не маги, во всяком случае, не в моем понимании. Они лишены дара воздействовать на физический мир, но наделены способностью его пассивного восприятия, особым чувством, которым обделено большинство из нас.

Должен сказать, обделено к счастью. Мир, в котором мы живем, — гадкое место, и мы должны быть благодарны тем шорам, что ограничивают наше представление о нем. Лучше трусливо скользить по поверхности, чем нырять в ядовитые глубины вод. Дар гадателей несовместим с нормальной жизнью, ибо подводные течения существования всплывают на поверхность в самый неподходящий момент. Те, кто рождается с этим даром, неминуемо попадают на государственную службу уже потому, что любая другая работа им не годится. Только представьте: вы продаете человеку туфли, и вдруг вас ослепляет видение о том, как он избивает своих детей или истязает жену. Жизнь этих людей — сплошная мука, и большинство скрайеров либо являются горькими пьяницами, либо находятся на грани умственного помешательства. Среди моих клиентов есть такие. В основном они берут корень уроборы, хотя иногда переходят на сильный наркотик, и тогда начальство их убирает; но бывает, что они и сами решают в конце концов огорчить руководство, бросаясь в реку или глотая за раз полпинты амброзии. И подобная судьба типична для людей этого сорта. Лишь немногие из них умирают естественной смертью.

Одним словом, они достаточно полезны как участники расследования, если только вы не слишком на них полагаетесь. Капризная вещь это их особое чувство, или второе зрение, и на каждую зацепку непременно получаешь два тупика с кирпичной стеной и один ложный след. Я как-то потратил месяц, облазив все дыры и щели в той части Низкого города, где проживают островитяне, а потом выяснилось, что человек, с которым я работал, никогда прежде не видел мирадцев и перепутал в своем видении коричный цвет кожи убийцы с шоколадным загаром моряка. С тех пор я перестал проводить в Коробке по многу времени, тем более что моего присутствия там, после того как я выкинул вышеупомянутого гадателя в окно первого этажа, никто не жаждал.

Я вошел в вестибюль. Привратник, престарелый островитянин, сполз с деревянной лавки, на которой мирно дремал, и начал отпирать внутреннюю дверь. Замков было много, да и возраст самого стражника застрял где-то на границе между почтенной старостью и седой древностью, так что у нас было время поговорить.

— С кем мы встречаемся? — спросил я.