Кракен

— Двоих я знаю, — сказал Дейн. — Саймон отошел от дел. Айкан — пройдоха. Какие-нибудь трансляторы? Не переношу трансляцию.

— Да, но мы говорим не о тебе. А о твоем боге.

— О его телесной оболочке.

— Ну да. Значит, или кто-то из этой четверки, или мы имеем дело с чем-то, чего никогда прежде не видели, — сказал Вати. — А в Лондоне остаться втайне не так-то просто.

— Кто бы он ни был, особых затруднений с этим он, кажется, не испытывает, — заметил Билли.

— Есть такое, — согласился Вати. — Держи что-нибудь у себя в кармане, чтобы я мог туда проникнуть. Так я быстрее до тебя доберусь.

— Куколка «Братц» подойдет? — поинтересовался Дейн.

— Бывал и кое в чем похуже. Но вот другая проблема. Способность вынести кракена — это понятно, но вопрос еще и в том, как обойти защиту. Любой из списка мог бы его перенести, но никто из них не боец. Никто из них не миновал бы филакса.

— Ангела, — пояснил Дейн. — Ангела памяти. Ничего, брат, ничего, — добавил он, увидев вытянувшееся лицо Билли. — Мы все мало об этом знаем. Это не наша лига. Когда кракена забрали, этот ангел крепко лопухнулся. Я должен был быть немного в курсе, раз работал в Центре.

Охранник из числа верующих: это могло рассматриваться, и рассматривалось кое-кем как неуважение. Ведь архитевтис и без того уже был под наблюдением, под защитой, наряду с другими экспонатами.

— Какой ангел?

— Мнемофилакс — это ангел памяти. В каждом дворце памяти имеется один мнемофилакс. Но этого провели.

— Провели?

— Думаешь, память не станет отращивать шипы для защиты? Ангелы и есть шипы.

Оборонительные приспособления памяти, сущностью которых можно пренебречь: главное — что они присутствуют и готовы к драке.

— Ангел не унимается, — сказал Вати. — В промежуточном пространстве такие вещи улавливаешь — он разъярен. Злится на себя, что не справился.

— Точно, не справился, — поддакнул Дейн.

Тот, кто не справился, был ангелом из старой клики, появившейся благодаря музейной лихорадке. Каждый лондонский музей формировал из своего материала собственного ангела, духа своих воспоминаний, мнемофилакса. Они были не существами в точном смысле этого слова, но производными функциями, которые считали себя существами. В городе, где сила любого предмета обусловливалась его метафорическим потенциалом, вниманием, что вливали в его материальную оболочку, музеи становились богатым полем деятельности для воров с магическими умениями. Но этот потенциал экспонатов порождал и их стражей. После каждой попытки кражи возникали слухи о том, что именно ей помешало. Потрепанные, но живые воры-неудачники рассказывали разные истории.

В Музее детства имелись три игрушки — обруч, юла и сломанная консоль от видеоигры, — которые надвигались на незваных гостей с пугающей заторможенностью, как в замедленной съемке. Под шум ткани, подобный шелесту крыльев, Музей Виктории и Альберта патрулировало что-то вроде элегантно-хищного лица из складок холста. В Лондонском музее швейных машин безопасность обеспечивал ужасающий ангел, созданный из спутанных мотков ниток, катушек и мельтешащих игл. А в Музее естествознания за существами в банках, изображающими процесс эволюции, присматривало нечто, описываемое как стекло и жидкость, но к этому не сводимое.

— Стекло? — спросил Билли. — По-моему, я… Клянусь, я его слышал!