Три выбора

22
18
20
22
24
26
28
30

Увидев, как удалилась от нашего столика «Ерли векили», официанты оставили всякие сомнения и принялись обслуживать нас серьезно. Один уже подносил спичку к погасшему во время нашего с ней разговора окурку «Беломора», который я автоматически сунул в рот, не заметив, что он давно холодный, другой подлетел, звеня фисташковым стеклом и выставляя у приборов чистые рюмки, лафитники и тонкостенные бокалы, из которых так хорошо пьется нарзан. Официант ловко открыл бутылку и в бокал как фонтан, вырывавшийся из щели в лавовом наплыве, ударила шипящая струя…

Когда эта официантская суета утихла, мы выпили «ещё по одной». Мир снова как-то неуловимо странно изменился. Мы закурили. Поплыли клубы и струйки дыма цвета паука, замышляющего преступление. И – странное ощущение! – лицо Ктолина приобрело точно то же выражение, которое запомнилось мне по плакатику, увиденному однажды в курилке радиостанции «Эхо Мошквы» – Билл Гейтс улыбается и курит «косячок». «Беломор-канал» с шампанским – вот причина дыр в виндах», – было приписано на плакатике чьей-то рукой.

Ассоциация с фотографией Билла Гейтса была не случайной. На стойке бара стоял радиоприемник и как раз в это время по «Эху Мошквы» в новостях сообщили о блестящей победе нашей футбольной сборной над Порт-у-Галлией со счетом 7:1!

Владимир Иванович – он был страстным болельщиком – ещё более оживился, с сожалением рассмотрел остатки жидкости в стоявшем на столе графинчике, а потом решительно расплескал их по рюмкам. Мы чокнулись, выпили за «наш триумф и Жору Ярцева», и – признаюсь! – не совсем твердой походкой направились к выходу.

До гостиницы было недалеко, но в темную и слякотную Емельяновскую ночь и этот короткий отрезок пути хотелось преодолеть побыстрее.

В ушах у меня снова зазвучала музыка. На этот раз – Перголези, «Stabat Mater». Причем в левом ухе пели две «воскрешенные к жизни» райские гурии – сопрано и меццо-сопрано, а в правом – два доморощенных кастрата «а ля Бернакки и Каффарелли», сопранист и контр-тенор. Эффект – как у Жванецкого от одновременного приема снотворного и слабительного. Но снотворное, кажется, было всё же сильнее…

Владимир Иванович нетерпеливо поторапливал меня:

– Юрий Александрович! Ну, идемте же скорее!.. Ведь время пути вычитается из времени сна… А то марево, которое нас окружает, не кажется мне особенно приятным сновидением. Лучше мы с вами воспарим в какую-нибудь деревушку Жуан-ле-Пиньс… Или Панзу… Только не зовите меня в Экс-ан-Прованс – тамошние фонтаны нынешней осенью явно не ко двору…

… Не знаю, то ли в графинчике кроме воды, спиритус вини и фирменной отдушки как-то оказались какие-то посторонние ингредиенты, то ли Земля, странствуя по просторам Галактики, в тот вечер попала в области Пространства с необычными свойствами, но утром я проснулся, ощущая сухость во рту, шум в ушах и с ясным воспоминанием о странном сновидении.

В этом ночном мороке была вот какая озадачивающая особенность – дело происходило в хорошо известном мне месте в присутствии самого Ван Боока, но с необыкновенным обилием полностью посторонних людей с чеканно очерченными лицами, которых я видел в первый и, вероятно, последний раз, сопровождающих, встречающих, приветствующих меня и Ван Боока, надоедающих нам длинными и скучными рассказами о таких же, как они, незнакомцах, и все это в гуще людей, живых или мертвых, которых я знал запанибрата…

А при расчете в администрации гостиницы я почему-то не досчитался в кошельке двух купюр с видами Старого Новгорода…

…Бяшка в очередной раз встряхнулся, сбрасывая липкую влагу, и мы вошли в подъезд. По лестнице нас подгоняли два фактора. Бяшку – стремление утолить голод, а меня – предотвратить полное выгорание кастрюльки с оставленной мною на плите гречневой кашей. Цели наши совпадали, а потому действовали мы синхронно. И мне удалось спасти значительную часть Бяшкиного завтрака, а ему – с аппетитом ее уничтожить…

Глава 3

...

О моих колебаниях относительно целесообразности выхода на работу, странной встрече с энтузиастом бега трусцой, обнаружении свастики на дверях нашего лифта, беседе об этом с охранником Борисом, а также о моем решении не нарушать расслабленности утренней атмосферы в нашем офисе.

Я есть антифашист и антифауст.

Их либе жизнь и обожаю хаос.

Их бин хотеть, геноссе официрен,

Дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.

Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.

Я шаг свой не убыстрю.