Эверетт: Вы загоняете меня в угол! И я вынужден кусаться! А кто установил, что элементарным объектом нашей Вселенной является именно одномерная струна? Кто позволил этой струне, будучи свернутой в кольцо, колебаться с разной частотой и интенсивностью, порождая все известные частицы и виды взаимодействий?
Виттен: Во всяком случае – не я. И вообще – это все мало реально, поскольку существует в виде пяти представлений. Вряд ли сам Творец или Натура из одной нити сшили пять разных одежек для нашего мира. Если одна из пяти теорий описывает нашу Вселенную, то кто живет в четырех остальных?
Эверетт: Ну, это-то не самое удивительное. Вот вы подумаете пару-тройку лет и придумаете, как сочетать все пять одежек на одной фигуре мироздания. Может, они окажутся одним комплектом – брюки, рубашка, пиджак, ботинки и галстук. И как раз и нужны ему, мирозданию, для прикрытия разных „частей его тела“. А может – и нет… И каждая вселенная ходит в своей хламиде, а ее обитатели – наши „братья по разуму“ или мы сами в ином обличье. Меня же волнует проблема выбора – достаточно ли богат ассортимент того супермаркета, который я называю альтерверсом, чтобы Мироздание могло выбрать по совету Сознания свой костюм для каждого „здесь и сейчас“.
Виттен: И что же подсказывает вам ваша интуиция?
Эверетт: А я к ней не обращаюсь. Тут и без нее все ясно – достаточно простой логики. Если при любом „материальном взаимодействии“ вступают в контакт ваши струны, то ведь каждая из них может совершать огромное (хотя и не бесконечное!) число различных колебаний.
Виттен: Конечно, если принять к тому же во внимание, что колеблется эта струна в 10 пространственных измерениях… Ясно, что результат взаимодействия струн – аккорд потрясающе богатый обертонами.
Эверетт: И их уж точно хватит на индивидуальный выбор любому числу „избирателей“-Сознаний! Так что принцип демократии в таком мире обеспечен его конституцией лучше, чем нашими авианосцами в Персидском заливе.
Виттен: Вы правы! А уж для самых привередливых любителей чудес есть ведь и взаимодействие этих колебаний, их интерференция. Тут такие чудеса появляются – не поверишь, пока сам не увидишь! Я не исключаю, что из клубка интерференций какой-нибудь динозавр вылезет или придет сигнал от „тау-китян“ со скоростью волн Де Бройля, раз в 100 быстрее света.
Эверетт: Заметьте, Эдвард, я не успел докурить сигарету, как вы не только прониклись моей идеей, но и предсказали весьма любопытные „струнные эффекты“, о которых я не думал… А они могут оказаться весьма существенными для склонения мнения Нобелевского комитета в мою пользу! Так что обещанный мной коньяк, который я обязательно проиграю, вы получите вполне по заслугам!
Виттен: Ну конечно, Хью – кто вы такой я понял сразу, как только вы произнесли слово альтерверс! – конечно, я честно заработаю выпивку за ваш счёт. Но не останусь в долгу – ваши идеи, разыгранные моим „струнным оркестром“, заставят плясать под его музыку всех. И физиков, и лириков и даже чопорных философов! А мы с вами будем стоять на авансцене, кланяться публике, и радостно смотреть на это гармоническое сплетение интеллектов…
Эверетт: Ага! А где-то за кулисами за нами с завистью будет наблюдать какой-то сопливый мальчишка. А когда он подрастет, то изобретет такой инструмент, который превратит и мою музыку, и ваш оркестр в хлам, интересный только историкам науки.
Виттен: Ну, роль сопливого мальчишки – это вечная роль в спектакле Познания и нам ли, в нашем „здесь и сейчас“, гадать о том, кто и как ее сыграет в „там и потом“?».
Правда, я так и не удосужился прочитать этот текст целиком, так, «пробежал по диагонали» – уж очень «жёлтой» была газетенка и было жаль тратить на чтение время…
Интенсивно работая сам, Эверетт при этом находит талантливых учеников и продолжателей своего дела. Немец, Тегмарк, Барбур – какое созвездие имен! И ведь, судя по упоминанию в письме ко мне Гутса из Ленцка, пригляд Эверетта не ограничивался только странами аглицкого языка.
А среди упомянутых один только Джулиан Барбур чего стоит! Я, например, убежден, что количество ветвлений его жизни, которые проходят через банкетный зал Стокгольмской Ратуши, где он «обмывает» только что полученную 200-граммовую золотую медаль со специфическим сине-голубым блеском и чек на 22 зарплаты шведского профессора, во много раз превышает те, где он никогда в жизни не бывал перед банкетом в Ратуше на сцене Концертного зала и не обменялся парой фраз со Шведским королем.
И ведь и об остальных можно сказать почти тоже самое…
Для самого Эверетта эта процедура теперь уже в прошлом – его деятельная активность через 18 лет после счастливой для нас развилки судьбы завершилась тем, что в миллениум он совершил свое паломничество в Шведскую столицу и перебросился «парой фраз» и со Шведским королем, и с новым своим «sobutyl’nikom» Алфинзбургом.
Его собеседнику и сотрапезнику («sotrapeznik» – ещё одно понравившееся Эверетту рассейское слово), кстати, по возвращении домой, досталось за это «по первое число»!
Досталось от собратьев-физиков за такие слова в Нобелевской лекции о теории Эверетта: «Он выражает такие взгляды на философскую интерпретацию квантовой механики, с которыми многие члены „клуба нобелиатов“ (в частности, и я) совершенно несогласны».
От Рассейской официальной церкви за «неправославность», найденную ею в кредо лауреата: «Материалисты же, к которым я принадлежу, опираются на иное интуитивное суждение».
ebooksa