Носферату

Шофер за всю дорогу не проронил ни слова. Таксисты вообще народ понятливый. Наш водила быстро смекнул, что дело серьезное, а я не на шутку грозен, и молчал, остекленело пялясь на дорогу.

У третьего терминала прохаживались человек семь охраны. Обычно, когда я заходил навестить Миху, здесь было не так людно. Видимо, с Большой Нереиды прилетело что-то действительно ценное. В просветы между боксами можно было понаблюдать, как разгружают «Элен». На двух погрузчиках подвезли контейнер и сыпали туда содержимое большого грузового отсека — полезные Земле нереитские ископаемые. В воздух поднялось облако сиреневой пыли. И словно Мерлин, суровый и неторопливый, откуда-то из облака появился Евстафьев. Его светлые волосы покрывал слой фиолетовой трухи, лицо выглядело гипсовой маской. За ним на иссиня-черном жаростойком асфальте оставались пыльные розоватые следы.

— Я же говорил, не разгружать пока большой отсек. У нас ископаемые еще с «Ампера» не сняты. Так нет… Привет. — Евстафьев протянул мне пыльную руку. — Чертова работа.

Миха заметил маму и Хлою, мгновенно изменился в лице и принял классическую донжуанскую стойку.

— Дамы, — промурлыкал он мягким баритоном. — Саломея Ясоновна! — Миха подошел к маме и жадно поцеловал благосклонно протянутую руку.

Мы с Евстафьевым вместе играли во дворе, когда ему было шесть, а мне едва четыре, поэтому мою маман Миха почитает своей второй матерью и при каждой встрече принимается лобзать.

— Хлоя, — со смехом сказала мама и стрельнула глазами в сторону медленно краснеющей грианки. Хлоя стыдливо опустила ресницы, а Евстафьев принялся покрывать поцелуями и ее конечности, мурлыча по-французски о том, как он аншантэ, то бишь очарован, и как рад состоявшемуся знакомству.

Обожаю за это Миху. Я часами могу смотреть на то, как он обрабатывает женщин, причем без всякого намека на интим. Просто обвораживает.

Вот и сейчас. У него физиономия в фиолетовой пыли, он на смене уже двадцать восемь часов. Двадцать секунд знаком с женщиной, которая приехала спасать собственного мужа, а она уже готова пойти с ним поужинать. Мама еще больше меня при каждом удобном случае наслаждается Михиным мастерством, поэтому брать быка за рога пришлось мне.

— Евстафьев, сворачивай казановью лавочку. Веди нас, Вергилий, показывай груз с Саломары.

Хлоя грозно глянула на меня, выдернула у Михи руку и зашагала вдоль бокса.

— Грианка, — сказал я Мишке сочувственно, но так громко, чтобы слышала Хлоя, — к тому же замужем.

— Идиот, к тому же не лечишься, — не оборачиваясь, отозвалась она.

Миха обогнал ее и махнул рукой в сторону уезжающих погрузчиков.

— Подходите к тому боксу. Восемнадцатому. Я пока с поста вам большую дверь подниму.

* * *

Миха оставил нас в боксе среди тонны ящиков и коробок. И мы в шесть рук и шесть глаз бодро перелопатили все, куда мог уместиться Юлий, даже если предположить, что обратно с Саломары он полетел в разобранном виде. Но с Саломары не прибыло ничего, что хоть отдаленно напоминало бы Юла.

Миха вернулся через час, умытый и бодрый, с красными, лихорадочно блестящими от усталости глазами. Мы втроем сидели спина к спине на коробке из-под аммерской керамики и обреченно курили.

Евстафьев покорно примостился рядом со мной, зажав сложенные ладони между коленей, и, сочувственно заглянув мне в лицо, украдкой покосился на Хлою.

Силы меня оставили абсолютно. По сравнению со мной выжатый лимон был сочным арбузом. За отсутствием сил я собрал в кулак оставшуюся волю и заговорил:

— Мих, давай по порядку. Как ты его вчера отправлял, в какой таре, каким транспортом, в каком отсеке?