Это все нереально! (сборник)

С тех пор ко врачам я не обращаюсь. Они ведь ничего не могут объяснить, а я и знать ничего не хочу. Так что нам гораздо лучше живётся порознь.

Неусыпный страж

Привет, это снова я, Децербер.

Кое-кто говорит, что я — разумное воплощение Цербера. Но мне кажется, что всё наоборот. Это он — моё неразумное воплощение. И вот ещё одно доказательство его неразумности.

Возвращаюсь я домой. Ночь. По улицам бродят только кошки и воры. Все нормальные существа спят.

«Неплохо бы и мне вздремнуть, — думаю я, — а то денёк выдался тяжёлый».

Сначала посиделки в баре «У Зосуа». После — коллективный поход к девочкам. Турнир по покеру (с участием девочек). Снова пьянка у Зосуа. Экскурсия в казино, а там — блэкджэк, рулетка и ещё немного покера. Мухлевать не так-то просто, скажу я вам. А если вас засекут, начнутся утомительные расспросы. «Ты чего это тут, а?..» «Оборзел?..» «Забыл, как под гипсом голова чешется?..» Потом, конечно: «Да я тебя!..» Если день прошёл, а драки не было, — считайте, он прошёл впустую. Драка тоже выматывает. Фингалов мне ещё ни разу не ставили, но после того, как помашешь руками, напиться очень охота. Так сказать, ударно завершить вечер. Я никогда не пьянею, так что ничто не мешает мне выпивать за раз бочки по три, по четыре пива. Вперемешку с коньяком и водкой, естественно. Это тоже ужасно выматывает.

Короче, домой я пришёл усталый, хотел отдохнуть. Разделся: расстегнул верхнюю пуговицу на куртке и снял пояс. Лёг на кровать (поверх одеяла), закрыл глаза, сладко вздохнул.

Как вдруг на кухне что-то взорвалось.

Я не подскочил на кровати. Меня мало что может испугать. Я пуганый — и не такое слыхал. Но я скорчил недовольную физиономию и перевернулся на другой бок.

Шум повторился. И на этот раз взрывы следовали один за другим. Словно кто-то заложил в магазине стеклянных украшений штук двадцать бомб, а потом подрывал их одну за другой.

Я пытался заснуть, но ничего не получалось. Взрывы раздавались и раздавались. А затем к ним добавился скрежет. Знаете, такой скрежет издаёт огромный голодный пресс. Он живёт на свалке и питается только мобилями. Его не кормили уже лет двести. И вот, наконец, — мобиль! Железный, покорёженный, ржавый. То, что надо! Мобиль привозят на свалку, отдают прессу — и тот набрасывается на него. И давит, давит своим корпусом. И ест, ужасно чавкая. По-своему, по-металлически. ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ-ДЗЫНГ-ЖГЯНК! ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ-ДЗЫНГ-ЖГЯНК! ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ…

Это выведет из равновесия кого угодно.

Я встаю с кровати. Пока не ругаюсь. Иду на кухню, чтобы разобраться, в чём дело. И что я там вижу? Старина Цербер — вернулся с вечернего гуляния и поглощает пищу. Три слюнявые пасти горстями хватают собачью отраву, которую я кладу ему в миску, и немилосердно чавкают. Цербу нет дела ни до меня, ни до кого-либо ещё. Он даже не смотрит в мою сторону, когда я подхожу к нему.

Я тормошу псину и говорю сонным голосом:

— Эй, Церб. Я понимаю, ночь удалась. Тебе надо восстановить силы, вот ты и хаваешь свой корм. Но… не мог бы ты лечь спать голодным? Потому что из-за тебя я никак не засну.

Цербер продолжает жевать.

Я пытаюсь оттащить его от миски.

Цербер застыл на месте. Три головы методично и безразлично дробят сухари (или что он там грызёт?).

Я упираю руки в боки.