— Почему ты мне поверил? — начала она с наименее трудного.
Ваня молчал. Наташка в упор смотрела в серые, широко расставленные глаза. Ваня молчал. Обсуждать после всего ещё и загадочный дар…
— Потому что ты говоришь правду, — сказал он. — И я был в том подвале…
С подвалом был связан её второй вопрос, и очень не хотелось его задавать… Но она задала.
— Ты убивал? — сказала Наташа. — …Людей?
Она ждала что-то вроде сбивчивых ночных излияний Полухина, только в более осмысленном варианте. Оправданий. Оправданий себя. Оправданий себя перед своими мёртвыми…
Он сказал:
— Да. Так было надо. Помолчал и добавил:
— Та охота завершилась. Навсегда. И, по-моему, — начинается новая. У меня есть мысль, как легко отыскать твою подругу… Бывшую подругу… Даже если она не ночует на фабрике.
И Наташа поняла, что она не одна. Теперь —.не одна. Пять месяцев одиночества закончились.
Где-то далеко пела труба.
И Ваня её слышал.
Вы спросите: что это за труба? Не есть ли это слуховая галлюцинация автора?
Нет.
Это, знаете ли, такой литературный приём. Называется рефрен. Задаёт некий ритм произведению. Поэма всё-таки (см. подзаголовок)[8].
Поэма о Воинах.
А главное качество Воина не объём бицепсов, не скорость реакции, не меткий глаз и острый слух, не умение использовать в качестве оружия всё — от баллистической ракеты до зубочистки.
И не способность, отвердев сердцем, смотреть, как гибнут другие, — и, переступив, уверенно шагать к победе.
И даже не умение правильно выбрать цвет знамён.
(Битва идёт давно, знамёна опалены и пропитаны кровью, и глаз с трудом отличает одно от другого — смотреть надо сердцем.)