— Что-то незаконное, ежу понятно. А так, меньше знаешь — крепче спишь. Да и живёшь дольше. Я ещё хочу восьмидесятилетний юбилей справить, чего мне на рожон лезть?
— Ясно. Эти двое представились?
— Да. Бабу звали Светлана Григорьевна, фамилию запамятовал…
— Может, Георгиевна?
— Да, точно! Георгиевна, так и было. А мужик — Владимир Семёнович Высоцкий. Этого запомнил.
— Так он же умер, — удивился Бубновый.
— Да? Очень жаль, — расстроился дедок. — Земля ему пухом. Хороший был человек. Надо же, совсем не старый, да только он помер, а я живой.
— Дед, ты не понял. Высоцкий помер в восьмидесятом.
— Дурак ты, Бубновый! Это не тот Высоцкий! Тот был гитарист, а этот — врач. Раз такое дело, значит, этот Владимир Семёнович — живой?
— Наверно, да, — снова повела разговор я. — А с чего вы взяли, что он врач?
— Так он мне операцию сделал! Вот, смотрите! — дедок вскочил и помчался куда-то на кухню, и сразу вернулся с раскрытым паспортом, демонстрируя нам собственное фото. — Вот! Это я с бородавкой на щеке, — бородавка на фото была огромной и довольно уродливой. — А теперь где она? — он тыкнул пальцем в щеку, и я, приглядевшись, рассмотрела почти незаметный шрам. — Нету её больше! А всё Владимир Семёнович! И ни копейки с меня не взял. Говорю же, хороший человек!
— А описать его можете?
— Могу. Высокий, длинноволосый, бородатый, лет сорока, наверно. Волосы чёрные, седины нет совсем. Носит очки-хамелеоны, это такие, которые…
— Я знаю, что это за очки. Взгляните на фото, нет ли тут его?
На фото из борделя дедок уверенно опознал Владимира Семёновича в том из мужчин, который повыше.
— Что-нибудь ещё можете о них сказать? Например, кто из них главнее?
— Мужик, конечно. Командовать всегда мужик должен, потому что все бабы — дуры!
— А как они друг к другу обращались? По именам?
— Не помню. Кажется, вообще никак не обращались. Да и говорили они со мной, а не между собой.
— Не верю, что вы совсем ничего не заметили? Вы же такой наблюдательный, — польстила я дедку, и он расплылся в довольной улыбке.