– Немедленно уходи.
В ответ обитатель сказал азартно и грозно, застегивая белую, относительно чистую, но очень мятую рубашку:
– Это я еще подумаю, медленно или немедленно. Ишь, моду завела – претензии предъявлять! Папенькина дочка! Вот ведь удивительное дело – спишь с тобой, а на самом деле не с тобой, а с тобой и с папенькой! Он у нас везде. Обжора недоразвитая…
Обитательница на это закричала хриплым истерическим голосом:
– Ах ты прыщ недодавленный! Ты отца моего оскорблять? Как у тебя твой поганый язык извернулся!
Обитатель застегнул штаны и крикнул в ответ:
– Запахни жерло! По роже толстой щас дам, корова чернявая!
Обитательница закричала:
– Это переходит все границы!
И тут же, схватив со столика итальянскую лампу для чтения полезных книг перед сном, метнула ее в обитателя через полкомнаты, а затем, как теннисист, сделавший удачную подачу бежит к сетке, чтобы коротким ударом встретить с трудом отбитый противником мяч, метнулась к обитателю сама, рассчитывая впиться ухоженными ногтями в ненавистную физиономию. Обитатель увернулся от лампы, а подскочившей обитательнице врезал по лбу тыльной стороной руки, от чего круглые ее глаза сперва прикрылись, а потом закатились под лоб, но снова выкатились, и она стала наступательно размахивать руками, стараясь попасть по обитателю и крича:
– Подонок! Мразь! Сука!
На что обитатель, прикрываясь локтем, согнувшись, застегивая ремень, и отступая, отвечал злобно:
– Алкоголичка! Отвали, эмблема буржуазии!
– Это я эмблема? Это ты сам эмблема!
– Бегемот в трусах!
Внизу, в гостиной, мелодично звякнул интерком.
Обитательница перестала махать руками, посмотрела недобрым взглядом на дверь спальни, рухнула в кресло рядом с кроватью, и сказала:
– Чтобы духу твоего здесь больше не было, козёл.
Обитатель надел украинские хлопковые носки и тосканские замшевые ботинки, накинул французскую холщевую куртку, и вышел из спальни. Интерком звякнул повторно. Обитатель спустился по идущей вниз полукругом лестнице в гостиную, подошел к панели, нажал кнопку, и спросил равнодушно:
– Да?