– Праздновали. Я выпила. Не в лапоть ухом, но языком ворочала почти наугад, а потом принесли какое-то армянское пиво, или таджикский эль, не знаю, очень странный цвет, ну я и сказала, типа, пена чего-то слабая. А вышло – «пеночет». Всем понравилось.
– Врете ведь.
– Что-то народу в троллейбусе много.
– Любят граждане ездить. К счастью, сударыня, дождя нет, а художник, за мольберт вставая, только ее и видит, как поется в известной опере Россини.
– Разве Россини?
Муравьев всерьез нахмурился и подозрительно на нее посмотрел.
– Россини. А что?
– Да вроде бы не Россини.
– Помилуйте. Натуральный Россини.
– Какие художники с мольбертами у Россини, подумайте, капитан. У него ремесленники, вроде цирюльников да золушек, или важные персоны, короли да лучники.
Муравьев задумался, пытаясь игнорировать иронический взгляд Пиночета. Пиночет еще немного подождала, а потом предположила:
– Это не из «Тоски» ли случайно, художник этот?
– Из «Тоски»? Хмм. Слушайте, а ведь и вправду из «Тоски». Как же это я запамятовал.
– Это бывает.
– Оказывается, да. Благодарю за поправку. – И, чтобы скрыть смущение, Муравьев добавил, – … e bruna Floria, l’ardente amante mia. E te, beltade … э…
– … ignota, – подсказала Пиночет.
– … ignota.
Троллейбус прошел по Большой Полянке, затем по Большой Якиманке, и остановился, не доезжая квартал до Садового Кольца.
– Слезаем, – полувопросительно сказала Пиночет, и Муравьев кивнул.
Здание «Мечты», в неоклассическом стиле, выделялось среди соседних построек ослепительной, девственной чистотой стен и окон. Свежевыбеленные колонны, красиво. Массивная стилизованная под девятнадцатый век дверь поддалась легко и без скрипа; петли хорошо смазаны.
ebooksa