– Придется искать другие пути. А ведь двое из правления этого заведения под судом, а суд завтра! Их вполне могут посадить. И – ничего, никакой паники, никаких разговоров вполголоса. Значит, на место посаженных уже готовы придти другие. Прямо как отдельное государство!
– Блеск, – одобрила Пиночет. – И никому нет дела до сотрудницы, толстухи неприкаянной, поповны замшелой.
Муравьев странно на нее глянул, и сказал другим тоном:
– Ладно, пойдемте. Здесь мы ничего не добьемся.
Пиночет неожиданно ворчливым тоном ответила:
– Почему нужно всегда добиваться того, что следует получать без усилий? Вы, Муравьев, легко сдаетесь, какой же вы сыщик. В вашем досье написано, что вы предусмотрительны и иногда находите выход из неразрешимых ситуаций, но я пока ничего такого не вижу.
– Вы читали мое досье?
– Читала.
– Это неприлично.
– Меня заставили.
– Да вы, сударыня, философ.
– Мне толстуху жалко.
– Правда?
– Ну а то. Лежит разнесчастная Елизавета сейчас связанная черт-те где, в сыром сарае каком-нибудь, или избитая ползет по лесу. А всего четыре дня назад сидела вон там, в теплом офисе, цифирь перелопачивала. Прилежно перелопачивала, как просили – а вместо награды полное равнодушие к судьбе этой девчушки.
– Хмм.
– Да, капитан, именно так.
Муравьев кивнул, показывая, что в общем-то согласен с ходом мыслей Пиночета, хоть и не очень ей верит. И тогда Пиночет сказала:
– Ладно, давайте я вам помогу. Я ведь для того с вами и хожу, чтобы помогать, не так ли. Видите статую в углу?
– Вижу.
– Смотрите на нее внимательно, не сходя с места. Помните, как это у Флобера? «Все мысли его устремлены были к дому неподалеку от церкви Сен-Сульпис».