– Не, Лизка осталась докармливать попрошаек. Мне надоело, короче, грязно там, склады эти, срач, попрошайки воняют, ну я и уехала, а она осталась.
– В Авдеевке?
– Да. … Ужасно жрать хочется, сил нет.
– Вы не помните, она с кем-нибудь говорила там из местных? Больше, чем с остальными? Уходила куда-нибудь?
– Сейчас бы бифштекс с кровью. Здесь есть неподалеку заведение, прекрасно готовят. Проедемся? Я угощаю.
– Анита Диеговна…
– Капитан, – вмешалась Пиночет, – вы действительно думаете, что Проханову похитили бродяги?
– Всегда следует проверять все возможности, – напомнил ей Муравьев. – Это как с кранами в латрине. Ельники могли что-то заметить, увидеть. – Я им увижу, подумал он. Шеи всем посворачиваю. Вернее, не я, а … они знают, кто. Он снова повернулся к Чайковской. – Вы как туда добрались, в Авдеевку? Вместе с Прохановой?
Чайковская обиделась. Она хотела говорить о еде и заведениях, и хотела ехать в заведения, потому что была голодна, а Муравьев, представительный мужчина, не слушал, и мучил нерелевантными вопросами.
– Я ее подвезла туда, – зло сказала Чайковская.
– На вашем вуатюре?
– Да.
– С личным шофером?
– Да.
– А уехали без нее?
– Я же говорю – надоело. Короче, да, уехала.
– Не предложили Прохановой ехать вместе обратно?
– Предложила, но она сказала, что еще побудет, потому что дело надо доводить до конца, или что-то в этом роде. Она тоже упрямая бывает.
– А вы не подумали, что ей нужно как-то потом из Авдеевки выбираться?
– Я ей говорила. Я ведь не мостр какой-то. Я вообще все всегда предусматриваю, и за других все время приходится думать. Мозгов у людей нет. Мне за всех приходится думать иногда. Такое уж мое счастье. Я ведь не злая, ну и бывает всякое…