— Больше нам ничего не остается, святой отец. Граф обладает достаточной силой чтобы защитить нас. Я знаю, первоначально мысль об этом вам не нравилась, но теперь, думаю, вы согласитесь с тем, что это единственный выход. Судьба поставила нас перед необходимостью, как бы высокопарно это ни звучало.
— Значит, явиться к графу и все выложить?
— Именно так. Только граф сейчас может нам помочь. Теперь, когда мы убедились в том, что Темный культ глубоко запустил корни в Церковь, прошлые сомнения должны быть забыты. Нам нужна помощь. И граф сможет нам ее предоставить.
— Если отец Каинан и был связан с Темным культом, это еще ни о чем не говорит! — запальчиво воскликнул отец Гидеон. Но голос его был неуверен и слаб. Я понимала его.
— Это говорит достаточно для того, кто способен слышать, — Ламберт с самым отвратительным хладнокровием смерил его взглядом, — Полагаю, мы все услышали. Как бы ни была могущественна Церковь, теперь мы не можем доверять ее слугам. А раз мы исключаем их, кроме графа никого и не остается.
— И вы, конечно, вполне удовлетворены этим? — не сдержался отец Гидеон, — Ведь это то, чего вы добивались с самого начала — отдать нас в руки вашего хозяина. Что ж, чего еще можно ожидать от верного пса?..
— Если это необходимо для победы, — твердо сказал капитан Ламберт, барон фон Роткирх.
Я посмотрела на него, в который раз удивляясь тому, как его лицо, оставаясь незыблемым, как высеченное в белом мраморе лицо статуи, способно вдруг преображаться. Перемены эти были столь разительны и вместе с тем незаметны, что всякий раз я как зачарованная наблюдала за этим, пытаясь разобраться, в какой момент времени один Ламберт сменил другого. Еще недавно на меня смотрел Ламберт-мальчишка — упрямый, немного дерзкий, прячущий свои чувства за холодной личиной солдата, и вот его уже нет, да никогда и не было, и два холодных автоматических прицела заключают тебя в невидимое перекрестье, отчего даже дыхание застревает в груди.
«Вот почему тебе понравилось иметь с ним дело, — желчно сказал внутренний голос, обычно слишком заглушенный моими собственными мыслями чтобы я могла его слышать, — Он тоже загадка в своем роде. Ты слишком любишь загадки, юная глупая Альберка. Ты собираешь их вокруг себя, как детские игрушки, и копаешься в них, и пытаешься открыть их. И ты слишком безрассудна и увлечена чтобы в этот момент обращать внимание на что-то другое. Например, на то, что есть загадки, которые сами пытаются тебя разгадать».
Неожиданная мысль клюнула в висок крохотным серебряным молоточком. Дзынь.
Так просто. Так очевидно. Так глупо.
Дзынь. Дзынь.
Мне захотелось застонать.
«Ты могла это увидеть, — сказал голос, звучащий внутри моего черепа, ставшего пустым и гулким, — И ты бы увидела это, если бы захотела. Но ты была слишком увлечена своими загадками, не так ли?»
Проклятая дура. Проклятая слепая дура, позабывшая обо всем на свете.
— Госпожа Альберка?..
— Что?
Оказывается, Ламберт смотрел на меня. Наверно, уже не одну секунду. Кажется, он чего-то ждал. Может быть, моего ответа.
— Вы согласны?
Огромная боевая машина замерла возле меня, напряженно ожидая моего слова. Машина из плоти и стали, огромная, дышащая теплом, таящая в себе щелчки переключающихся реле, шелест шестерен, ровный гул энергетических линий и силовых тяг. У этой машины было лицо человека, но это, наверно, было лишь странным капризом ее создателя. Лицо это не могло принадлежать человеку.