Клаудо разбудил меня, прикоснувшись ладонью к лицу. На ощупь его рука была мягкой и бархатистой, но нежность тронутой гниением плоти была отвратительна. Иного способа разбудить Клаудо не знал — мое тело ниже шеи было совершенно нечувствительно, он же сам был лишен голоса.
Как бы то ни было, прикосновение сервуса заставило меня быстро проснуться. Обычно раннее пробуждение мне несвойственно — Бальдульф может час к ряду тормошить меня, сердиться, чем-то стучать, возмущаться — просыпаюсь я только тогда, когда ощущаю запах состряпанного завтрака, который способен смирить меня с необходимостью провести еще один день в этом опостылевшем мире.
Но сегодня мне предстояло много дел, и я не собиралась терять даром время.
— В гостиную! — приказала я Клаудо, — И пинту вина. Нет, сперва вино, потом гостиная.
Стакан прохладного вина подчас воздействует на меня чудотворно, как мощи какого-нибудь уважаемого святого на старую кликушу. Всего несколько глотков густого, отдающего землей и уксусом, зелья, наполняют меня смирением и покоем. А именно это мне сейчас требовалось в первую очередь чтобы не сорвать злость из-за ранней побудки на первом встречном. Я уже слышала доносящиеся из гостиной залы звон посуды, скрип половиц и прочие звуки, сопутствующие человеческому присутствию. Несомненно, там уже кто-то хозяйничал. Что ж, в этом доме всегда водились ранние пташки.
— Ты уже не спишь, старый разбойник? — вопросила я, когда Клаудо выкатил мою кровать в гостиную, — Давай же поднимай свое брюхо и принимайся стряпать, потому что мое уже приросло к спине!
— Да прибудет с тобой сегодня милость Господня, дочь моя, — сказал кто-то рядом тихим приятным голосом.
— А дьявол! — мои губы дрогнули, отчего подставленное к ним услужливым Клаудо вино пролилось, — Тьфу… Простите, святой отец, я не собиралась взывать к конкурирующей организации, просто неожиданность. Вы… э-э-э… всегда так рано поднимаетесь?
— Седьмой час, — сказал отец Гидеон, — Для меня — позднее утро. Я ведь привык вставать к заутрене. Привычка тела так же сильна, как и привычка духа.
— И она похвальна, — согласилась я, — Я тоже собираюсь привыкнуть к чему-то хорошему, но пока не могу привыкнуть даже не сквернословить до завтрака. Кстати, а где проклятый завтрак и куда подевался Бальдульф?
— Завтрак на столе, Бальдульф же собрался еще раньше и ушел по своим делам. Кажется, он собирался на рынок.
«Ага, — прикинула я, — Значит, Бальдульф собрался с утра пораньше прощупать прошлые делишки нашего почтенного клирика. Вот уж кто точно не теряет ни минуты».
Отец Гидеон с утра выглядел свежим, энергичным и деятельным. Казалось, за ночь он утратил несколько десятков ливров веса, который притягивал его к грешной земле, и теперь едва ли не отрывался от нее. И сутана его казалась новенькой, чистенькой и наглаженной. Да и сам он весь был такой же чистенький и наглаженный — как будто ночь провел не на грубой койке, добытой откуда-то Бальдульфом, а в специальном хранилище для священников, где их озонируют, ионизируют и спрыскивают особым низкомолекулярным елеем. Даже очки блестели как-то радостно, по-утреннему. Чтобы не сказать чего-то дурного и богохульного мне пришлось сделать большой глоток вина.
— Что на завтрак? — поинтересовалась я.
В этих стенах подобный вопрос всегда был чреват самыми неожиданными ответами. Иногда мы с Бальдульфом неделями напролет питались сухой треской. И пресытились ею достаточно чтобы считать себя ее дальними родственниками. Иногда, если в шкатулке под шкафом еще водились медяки, можно было перехватить утром краюху хлеба из ржаной муки с отрубями — весьма хорошая штука, особенно если удавалось раздобыть крынку свежего молока. Хороша была и пшеничная каша, сдобренная кусочком масла, если дело было не в пост, такая густая, что приходилось резать ее ножом на ломти. Из гусиных потрохов Бальдульф мастерки варил похлебку с чесноком и кориандром. Этот рецепт он раздобыл где-то в Бретани. Он говорил, что для аутентичной рецептуры требуется дохлая лошадь и пучок крапивы, но у нас пока не получалось раздобыть эти ингредиенты. Если же шкатулка отзывалась лишь скупым вялым дребезжанием, мы с Бальдульфом переглядывались и затягивали ремни. Это означало, что праздники чрева миновали, и начинаются суровые будни — с их извечной треской, жестким как кровля хлебом из овсяной муки пополам с тертыми желудями, пустой похлебкой и кислым прогорклым квасом из ближайшего трактира, который наливали нам бесплатно из оставленного посетителями в кружках.
— Галеты и сыр, — беззаботно отозвался отец Гидеон. Кажется, он уже освоился здесь, несмотря на ужасающий беспорядок — ловко выхватывал тарелки, столовые приборы и прочую утварь.
— Га… что?
— Галеты, дочь моя. Это такие пряные монастырские хлебцы с тмином. Они достаточно сытны, как для непривередливого едока. И головка саардамского сыра. Он не может похвастаться королевским ароматом и слезой, но сытен и полезен для желудка. Ну и малое количество способствующих пищеварению вещей — апельсин, пара печеных каштанов и немного яблочного джема.
— Понятно. Ночью Бретань нанесла комбинированный ядерный удар, и мы все погибли, — вздохнула я, — Впрочем, я-то не могла попасть в Царствие Небесное, и окружающая обстановка лишь подтверждает это. Святой отец, с вашей стороны было очень благородно опуститься сюда, в самые глубины ада, лишь для того чтобы накормить меня.
— Вы вполне живы, — рассмеялся отец Гидеон, — Я взял на себя смелость припасти немного съестного в котомке, как делаю всегда, когда предстоит долгий путь. Тоже солдатская привычка. Иногда она оказывается полезной.
ebooksa