Каникула

Дело в том, что в последние годы в городах Кастилии и Ла-Манчи неизвестные преступники регулярно нападали на служителей церкви или причиняли вред церковному имуществу. Все началось с убийства монаха здесь же, в Толедо. Затем в Мадриде убили местного священника. Потом еще одного. Наконец, были поочередно подожжены несколько храмов и снова вблизи от столицы.

Что интересно, все преступления совершались в один и тот же день года – тринадцатого октября. До сих пор никто так и не взял на себя ответственность за эту необъявленную войну против католической церкви.

И вот это дохлое дело уже много лет висит виснем, а тут первая зацепка: в Дуарте стреляли, и ствол этот баллистикам оказался уже знаком – именно из него когда-то убили толедского монаха и мадридских священников. И надо же было такому случиться, что единственная ниточка, которая могла бы привести к долгожданному прорыву в нераскрытом деле, оборвалась вместе со смертью Гонсалеса.

Какое отношение имел этот русский испанец к расстрелам священнослужителей? Отец Бальбоа, курирующий связи с полицией со стороны архиепископа, так тот вообще носится с бредовой идеей о том, что виной всему тамплиеры. Дескать, в свое время орден был разгромлен именно тринадцатого октября. Но ведь это случилось аж в 1307 году! Кому, скажите на милость, понадобилось мстить за гибель рыцарского ордена, да еще через целых семьсот лет? Да, падре Бальбоа – человек с фантазией, ничего не скажешь.

Не упомянул Рохас и еще об одной загадке, которую оставил следствию умирающий Дуарте.

Инспектор взглянул на часы. До сиесты осталось всего ничего. Он набрал свой домашний номер и, услышав голос жены, начальственно распорядился:

– Можешь сервировать.

* * *

Благодаря долгим годам упорных тренировок Семенов успел стряхнуть пепел ровно за миллисекунду до того, как тот чуть было не упал прямо на разложенные на столе образцы. Выверенным движением бывшего хирурга он отправил сигарету в переполненную окурками чашку Петри, будто специально и созданную для того, чтобы служить медперсоналу идеальной пепельницей. Уже за одно это изобретение в иерархии научных светил Семенов ставил упомянутого немецкого доктора превыше Пастера и самого Авиценны.

Причиной задумчивости судмедэксперта было неуловимое ощущение дежавю, уже несколько раз посещавшее его после осмотра повреждений на теле Рамона Гонсалеса. Где и когда он мог видеть нечто похожее? Не иначе тогда, когда утюг был излюбленным средством, с помощью которого братки девяностых в два счета делали сговорчивее даже самого упертого собеседника.

Семенов ненавидел то десятилетие, что пережила страна, как в омут нырнув в «эпоху новых возможностей». В итоге возможностями воспользовались совсем немногие и совсем не те, кто в идеале должен был бы. И если среднестатистическому обывателю девяностые запомнились тотальным дефицитом, карикатурным путчем и непродолжительной свободой слова, то в мозгу судмедэксперта те лихие времена вызывали куда более мрачные ассоциации. Политико-экономические пертурбации – это проблема живых, а Семенов имел дело исключительно с мертвыми. И трупов за те несколько ужасных лет через его руки прошло столько, что ими, кажется, можно было доверху заполнить порожний товарняк. А самым худшим было то, что хотя добытые во время вскрытия результаты нередко самым недвусмысленным образом указывали на преступника, никакого ареста в итоге не следовало либо задержанного тут же отпускали с миром.

Возмущенный судмедэксперт наивно попытался воззвать к чести и совести оперативников, после чего был жестоко избит какой-то шпаной, поджидавшей его у дома явно по наводке.

Очнувшись на больничной койке и усвоив преподанный урок, Семенов предпочел больше не высовываться.

Слава богу, времена поменялись, и нынешних злодеев все чаще ловят парни вроде Лучко, который, похоже, если что, готов доплатить из своего кармана, только бы достать очередного негодяя.

Сделав глубокую затяжку, Семенов невидящим взглядом уставился в стену, пытаясь освободиться от картин, навеянных постперестроечными ужасами. Однако, несмотря на всю его нелюбовь к воспоминаниям о том лихолетье, в них придется покопаться. Ключ к делу Гонсалеса, скорее всего, где-то там.

Глава 11

Соперник

По сравнению со старейшим в мире мадридским Sobrino de Botin, открытом еще при Петре Первом, где некогда подрабатывал официантом сам Франсиско Гойя, любое заведение покажется новоделом, даже если ему сто лет в обед.

Строго говоря, ресторан, куда они зашли, был даже чуть старше ста – ему стукнуло все сто двадцать. Но толпы едоков стекались сюда вовсе не для того, чтобы посидеть за любимым столом Федерико Гарсиа Лорки, а с единственной целью вкусно поесть. Коронным блюдом местного шефа считалась фаршированная куропатка. На ней и остановились.

– Интересно, что, по-твоему, хотел сообщить этот Дуарте моему Рамону? – спросила Вероника, пригубив вина.

Слово «моему» кольнуло слух Глебу, но виду он не подал.