– Способна ли женщина замышлять убийство с достаточно холодной головой и сердцем? Защитник Курвуазье надеялся исподволь внушить присяжным, будто это горничная или кухарка убила лорда Рассела и инсценировала взлом, но эта идея была отвергнута как смехотворная.
– Объявлять человека виновным или невиновным, не проанализировав всех улик, – это, конечно же, неправильно.
– Согласен, – мрачно улыбнулся Дюпен. – Однако голова лорда Рассела была аккуратно отделена от тела. Достанет ли представительнице слабого пола физических сил, чтобы совершить такое зверство?
– Навряд ли.
– Именно так решили и полицейские. Курвуазье был арестован и настаивал на своей невиновности до вечера, пока у некоей мадам Пиолен, хозяйки отеля «Дьеп» на Лестер-плейс, не обнаружилось краденое блюдо, принадлежавшее лорду Расселу. Лакей немедля признал свою вину, но объявил, что на стезю преступлений его толкнула книга о юном транжире и моте, проигравшем все свое имущество. Затем он заявил, что решился на убийство, посетив представление пьесы, основанной на романе Уильяма Эйнсворта о преступнике по имени Джек Шеппард[46]. Уверен, теперь вы понимаете, отчего этим делом так заинтересовалось лондонское литературное сообщество.
– Ну и лицемер этот мистер Курвуазье! Ссылаясь на ньюгейтские романы, играет на ханжеской морали тех, кто полагает, будто само Искусство может толкнуть человека на преступление!
Дюпен кивнул.
– Мистера Диккенса с мистером Теккереем уже обвинили в писании ньюгейтских романов. Эти голословные обвинения порождают ряд вопросов. Если некто правдиво описывает злых и порочных персонажей, возвышает ли он тем самым в глазах читателя зло и порок? Можно ли вообще судить об авторе по персонажам и темам, о которых он предпочитает писать?
– И можно ли оценить произведение единственно по содержащимся в нем фактам, не учитывая поэтической образности, оригинальности замысла и просто общего впечатления? – добавил я.
Дюпен покосился в сторону эшафота.
– Но самое главное: может ли произведение искусства – неважно, правда или вымысел – довести читателя до убийства? Способен ли писатель создать такое? Очевидно, вопросы, порожденные преступлением Курвуазье, особенно интересны для любого писателя, рассматривающего характеры тех, кем движут темные силы… – Дюпен задумчиво наморщил лоб. – Кроме этого, нам следует подумать о том, отчего ваш враг считает судьбу Курвуазье столь важной, что пригласил вас сюда. Это должно быть как-то связано с письмами.
Едва Дюпен произнес эти слова, в церкви Гроба Господня прозвонили восемь. Настал час казни Курвуазье! Реакция толпы была кошмарна – огромное скопище людей вокруг нас разразилась шумом и гулом, точно рой огромных жутких насекомых. Точно в ответ этому гулу, раздался визг женщин и детей, отчего кровь моя застыла в жилах. Все взоры устремились к эшафоту. Я в последний раз вгляделся в лица окружающих, но если Мэкки и был где-то неподалеку, то внешность он изменил превосходно.
Шум толпы усилился. Все, точно под действием магнетической силы, повернулись к эшафоту. В дверях тюрьмы показалось бледное лицо – на эшафот выступил человек в черном. Приговоренный к казни убийца в сопровождении четверых охранников шел навстречу судьбе со связанными впереди руками, с искаженным в странной улыбке лицом. Окинув взглядом толпу – а может, мне это просто почудилось – Курвуазье встал под виселицей и обратил лицо к церкви Гроба Господня – возможно, в молитве. Палач резко развернул его и натянул ему на голову закрывший лицо колпак. Объятый ужасом, я не мог отвести глаз от этого зрелища, а Дюпен неожиданно отвернулся и сосредоточенно, но совершенно спокойно принялся всматриваться в лица зрителей, обращенные к Курвуазье и палачу.
Послышался голос священника, и мой взгляд вновь вернулся к эшафоту, точно влекомый какой-то адской волшбой.
– …Господь даде, Господь и отъя[47]…
Прочее смешалось со странным ропотом толпы, усилившимся, когда петля обвила шею Курвуазье. Крак! Пол исчез из-под его ног, и убийца повис в воздухе, задергавшись, словно огромная омерзительная марионетка. Из черной дыры под его ногами показался человек. Вцепившись в брыкающиеся ноги казнимого, он потянул вниз. Он тянул и тянул, пока самая жизнь до капли не истекла из Курвуазье во тьму внизу, в разверстые челюсти, сквозь которые одна дорога – в ад. Безжизненное тело Курвуазье, наконец-то мертвого, легонько закачалось в воздухе. Как гласит закон, ему еще предстояло провисеть не менее часа. Драма подошла к концу, но публика не спешила покидать театр. Зрители собирались по домам и выражали удовлетворение:
– А я так скажу: кто человека убьет, тот и сам должен быть убит. Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь!
– Трусы, – пробормотал Дюпен с искаженным лицом и неестественно прямой, точно у генерала, принимающего парад, спиной, все еще всматриваясь в толпу.
– Как вы все это выдержали, Дюпен? Ведь ваши дед и бабушка были публично казнены, и совсем недавно вы воочию видели восковые подобия их отрубленных голов! – И тут мне в голову пришла еще более тревожная мысль. – Зачем вам понадобилось наблюдать казнь через повешенье среди такой толчеи? Зачем окунаться в омут низменнейших человеческих реакций на смерть ближнего?
Дюпен пожал плечами и отрицательно покачал головой.
ebooksa