С этими словами хрупкий человечек чуть ли не бегом кинулся внутрь. Мы с Дюпеном поспешили за ним по тускло освещенному коридору.
– Пожалуйте сюда. Уверен, этот зал вам подойдет. Как знать заранее, сколько соберется зрителей!
– В самом деле, – заметил Дюпен с едва заметной улыбкой.
Лекционный зал оказался много больше, чем я ожидал, и легко вместил бы несколько сот человек. Конечно, я был благодарен мистеру Диккенсу за такой оптимизм, но надеялся не оказаться лицом к лицу с полупустым залом.
– Я позабочусь, чтобы зрители заняли передние ряды. Иначе придется кричать на весь зал, что, несомненно, значительно умалит впечатление от вашего творчества.
– Благодарю вас, Дюпен. Как хорошо, что вы со мной.
Мы осмотрели зал внимательнее. Лампы светили с белых стен. Перед креслами для публики стояла кафедра. Она оказалась удобной высоты и достаточно просторной, чтобы разложить бумаги. Однако в целом зал, казалось, гораздо лучше подходил для научных дискуссий, чем для литературных чтений.
Я вспомнил о театре и о том, как он воздействует на публику: костюмы, декорации, реквизит… и освещение.
– Быть может, поставить канделябры по обеим сторонам от кафедры, для эффектности? Это возможно?
Мистер Годвин на миг смутился, но тут же кивнул:
– Да, если пожелаете.
– Очень хорошо.
Я извлек из кармана часы. До начала чтений оставалось двадцать минут.
– Возможно, для эффектности также лучше подождать где-нибудь и выйти, когда соберется публика, – предложил Дюпен.
Он был прав. Если ждать у кафедры и выказывать нетерпение, эффектного представления не выйдет. Гораздо лучше выйти к уже собравшимся, рассевшимся и утихшим зрителям, неся в руке канделябр.
Я обратился к мистеру Годвину:
– Могу ли я подождать в другой комнате?
– Да-да! Конечно! Идемте в мой кабинет. Я приготовлю чаю. Или, может, вы предпочтете капельку «шотландской храбрости»?
Подмигнув, он ухватил меня за локоть и повел к боковой двери. Дюпен проводил нас взглядом, но не сдвинулся с места.
Кабинет мистера Годвина оказался ужасно захламленной комнаткой без окон.