Космическая чума. Сборник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Был?

— В соответствии с нашими знаниями о Мекстромовой болезни, которые, кстати, остаются довольно скудными, — сказал он, — главная причина болезни — носитель — должен быть абсолютно иммунным. Иногда мы бываем свидетелями, когда переносчиком становится человек, подцепивший незначительную или ослабленную инфекцию, иммунизировавшую его, но не способную убить и комара. А с другой стороны, мы не раз сталкивались с переносчиком, который, наконец, заразившись, вдруг становился обычным больным. А что мы имеем теперь? Останется ли Стив Корнелл переносчиком Мекстромовой болезни после того, как сам заболеет ею, или…

— Ну, и какой вывод?

— Загадка не из простых, — проговорил он задумчиво. — Одни полагают, что нам не следует вас лечить, поскольку само лечение может уничтожить какой-то неизвестный фактор, делающий вас переносчиком, другие утверждают, что если мы не станем вас лечить, то вы свалитесь задолго до того, как кончатся всесторонние обследования. А третьи уверяют, что следует попытаться выяснить, почему вы являетесь переносчиком, сделать соответствующие анализы и вылечить вас, после чего повторить анализы.

— Полагаю, меня никто спрашивать не собирается, — оборвал я его.

— Вряд ли. — Его лицо осталось невозмутимым.

— А к какой группе относитесь вы сами? — спросил я безысходно. — Станете мной заниматься или же заставите подохнуть, как собаке, замеряя кровяное давление? А может, я спокойно лишусь пальцев, пока вы сидите здесь сложа руки, ожидая доклада лаборатории.

— В любом случае мы узнаем от вас очень много о Мекстромовой болезни, — бросил он. — Даже если вы умрете.

— Мне очень лестно сознавать, что моя смерть будет не напрасна, — как можно язвительнее проговорил я.

Он взглянул на меня презрительно.

— Вы же не боитесь смерти, мистер Корнелл?

— Боюсь я смерти или нет, сейчас или погодя, к счастью или нет — это не имеет значения. Теперь не место и не время, да я и не вижу причин говорить об этом.

Мы сидели, уставившись друг на друга. Он не знал, то ли обидеться, то ли рассмеяться, а меня это тем более не волновало. Казалось, мы приближались к чему-то похожему на конец. Потом последуют похороны, заявления, что я-де умер, ибо современная медицина бессильна, и вечные «сожаления» о недостатке фондов и об очередных пожертвованиях Медицинскому Центру. В результате Фелпсу еще больше развяжут руки, а все остальные покатятся ко всем чертям.

— Ну что ж. Чему быть, того не миновать, — просипел я. — У меня нет ни мнения, ни права на апелляцию. Никого не волнует, каково мне сейчас.

— Я ведь не нелюдь, не толстокожий монстр, мистер Корнелл, — откликнулся он холодно. — Я думаю, вы понимаете мою точку зрения или, во всяком случае, согласитесь, что в ней есть доля истины.

— Мне кажется, я уже прошел это с Торндайком.

— Другой подход. Я говорю о своем праве на открытие.

— О чем?

— О моем праве на открытие. Вам как инженеру должна быть близка подобная идея. Будь я поэтом, я бы написал оду моей любимой, и никто не в силах был бы заставить посвятить ее кому-нибудь другому. Будь я поваром, открывшим новый рецепт, никто не посмел бы утверждать, что я увел его у своего друга. Тот, кто открыл что-то новое, должен иметь право не выпускать его из своих рук. Если бы создание мекстромов было бы каким-то техническим открытием или новшеством, я мог бы его запатентовать, получив исключительное право использования на семнадцатилетний период. Не так ли?

— Да, но…