— Коррупционер, — мирно проворчал Гохман. — УСБ на тебя не было...
— Теперь и не будет! — весело отозвался тот. — Адвокат — это профессия, почти как у ясашных жизнь, — весёлая и независимая!
Если бы не студёный воздух, летать на опорах шасси было бы вполне комфортно. На малой скорости ещё ноги болтались, приходилось всё время вытягиваться, чтобы не парусить, но когда вертолёт разогнался, тело само выстелилось по ветру. Встречный поток, конечно, трепал, стискивал дыхание, и глаза слезились, но лишь в первые полчаса. Зато вид открывался потрясающий — не то что смотреть из иллюминатора. Есть ощущение полёта и такое же просторное, всеобъемлющее чувство бесконечного восторга! Нечто подобное Колюжный испытывал только в раннем детстве, когда огромный и мощный отец брал его на руки и подкидывал вверх. Когда на короткий миг он оказывался в воздухе один, без его рук! Но потом летел в эти руки, совершенно уверенный, что они подхватят.
В этом полёте Вячеслав испытывал то же самое и ещё нечто взрослое, физиологическое, плотское, и хотелось просто кричать.
И он не сдерживал эмоций, кричал:
— А-а-а!..
Никогда не виданный Карагач внизу напоминал искристого чешуйчатого дракона, тело которого прорезало всё видимое пространство. У него даже многочисленные трёхпалые лапы были в виде частых притоков и старых русел, одновременно сочленённых с разных берегов. И поскольку летели вверх по течению, от головы к хвосту, то казалось, что этот змей живой — дышит, шевелится, с треском продираясь сквозь чернолесную тайгу. А выше начинает и вовсе извиваться по бронзовым сосновым борам, закручиваться в кольца, охватывая цветущие, осыпанные золотом кедровники. Ничего подобного он не видел! Хотя родился на Вилюе, прошёл сплавом на байдарках и катамаранах десятки горных рек, зимой на снегоходах ходил из Оби в Енисей по зарастающему Екатерининскому каналу. Это не считая того, что прыгал с парашютом и нырял с аквалангом на дно морей и озёр.
Только ради этого полёта можно было вытерпеть все злоключения, чтоб вот так позреть на живую реку Карагач!
Не зря Рассохина тянуло сюда всю жизнь...
Колюжный не знал планов МЧС и кинодивы, ведущей спасателей, впрочем, как и не знал, где будет первая посадка и будет ли вообще. От многочисленных извивов реки уже рябило в глазах, однако когда вертолёт снизился, угадал, что внизу — заветная Гнилая Прорва. Останки посёлка хорошо просматривались сквозь зеленеющие заросли, но из-за высокой скорости всё это лишь промелькнуло перед глазами. Потом машина пошла на круг, и Вячеслав увидел на краю кедровника квадратное пепелище сгоревшего лагеря. Можно было приземлиться на берег старицы — вода отступила и обнажила довольно широкую чёрную полосу, но кинозвезда или пилоты чего-то испугались, может быть, косогора и близости расставленной по нему пасеки. На пологом склоне даже какие-то вещи валялись: облас, скомканная палатка, мешки, но ни женщин, ни геликоптера не было! Только бегал крупный лохматый пёс и вроде даже лаял на вертолёт, задрав морду.
Значит, и угонщицы приземлились где-то в другом месте или вовсе улетели спасать тонущих.
Вертолёт пошёл ещё на один круг, малый, и стало понятно: сажать вздумали прямо на зеленеющий и ровный пятачок среди пожарища, бывший наверняка лагерным плацем. Заходили от сверкающей на солнце курьи, и Вячеслав ещё раз отметил: на прибрежном стане никого нет. Зато на короткий миг узрел нечто живое с другой стороны сгоревшего забора: в молодом зеленеющем подлеске шевелилось что-то бесформенное, громоздкое — не люди и не звери, какой-то ходячий забор. Толком рассмотреть не успел — машина зависла и пошла вниз. Колюжный отстегнул ремень, готовый спрыгнуть, пока колёса не коснутся земли. Иначе шасси просядет и может прижать к топливному баку. Однако потоком воздуха внезапно сорвало прибитую дождём корку на пожарище, и в один миг из-под винтов восстала огромная туча пепла. Дыхание забило, запорошило глаза, а вертолёт резко увеличил обороты, ещё сильнее вздувая пыль: командир передумал садиться, испугался за двигатели!
Вячеслав угадал это и прыгать не хотел, напротив — пытался сохранить равновесие, но застывшие руки онемели, утратили цепкость, да ещё в этот момент машину тряхнуло, его стянуло к колесу, а там попросту сдуло с осевой трапеции. Он полетел вслепую, спиной вниз, не знал:, сколько под ним высоты, но всё же успел перевернуться и сгруппироваться. Земля оказалась близко, Колюжный рухнул на четвереньки, отбил руки, пальцы ног и сильно ударился лицом, а ещё хряснула шея и в глазах замерцали искры.
Он вскочил, отплевался и ощутил, как немеет разбитый нос и течёт кровь. Завернув майку, кое-как он протёр глаза и ничего не увидел: ветра в кедровнике почти не было, туча пепла зависла на месте, как после извержения вулкана, и он напрочь потерял ориентацию. Даже не понял, в какую сторону ушёл вертолёт, поскольку в ушах после свиста воздуха и лопастей шумело, как в пустой бочке.
Колюжный посидел некоторое время на корточках, отогреваясь на земле и зажимая кровоточащий нос. Пепел оседал, как новогодний снег, крупными хлопьями, и, когда чуть просветлело, он разглядел впереди смутный простор поймы. С трёх других сторон медленно проступал ближний тёмный хвойный горизонт. И тут из серых пепельных сумерек выскочил кавказец. Выросший в зоопарке, Вячеслав помнил, как вести себя в присутствии хищников, и не шевельнулся. Пёс молча обнюхал его, особенно обувь, и поднятая на загривке шерсть улеглась.
— Где люди? — спросил Колюжный. — Ты здесь один?
Кавказец потерял интерес и поплёлся назад.
Когда Вячеслав вышел из уцелевших лагерных ворот, наконец-то потянуло свежим воздухом, пыль понесло на цветущий кедровник, окрашивая золото в серый цвет. И только тут он увидел то, чего не разглядел с высоты птичьего полёта: на стане, вокруг кострища, среди разбросанных вещей в разных позах лежали на земле три женщины. А чуть поодаль, за опрокинутым обласом, — лохматый и бородатый мужик. Все серые, запорошенные пеплом, с неподвижными распухшими лицами, как утопленники, однако надо всеми вились насекомые и сосали кровь.
Значит, живые...
Кавказец лежал возле кострища, равнодушный ко всему, что происходит.
ebooksa