Запах цветущего кедра

— В район Сохатиной Прорвы. Там озеро есть, а на той стороне — священная роща, древние кедры. Где-то там обитает пророчица. Твоя любимая отроковица.

— На Сохатиной полсотни озёр! И на каждом кедровник.

— Я знаю, где это. Сорокин водил и показывал.

Сохатиная от Гнилой была километрах в семидесяти вверх по реке, если идти тайгой, и в два раза более — водой, да ещё три перетаска через малые заломы.

Коль Лизу увели пешим ходом, значит, лучше идти сухопутьем, по материковым борам и высокой пойме, где меньше болот, разлившихся речек и где есть заброшенные зимние лесовозные дороги.

Матёрая словно услышала его размышления и поставила точку:

— Выйдем, как только улетят гости.

— Только сомневаюсь, что скоро улетят.

— Прошлым летом тоже была милиция, вертолёты, катера, — как-то лениво проговорила она и потянулась. — По Гнилой Прорве рыскали, в общину явились. Грозили, стреляли, на штурм ходили. Хотели забрать отроков.

— Слышал, как вы ходили в атаку... Милиция голых тёток испугалась?

— Власти пообещали выселить нас всех отсюда. Мол, ждите: приедем и отомстим. Все по лагерям пойдёте, по психушкам... Мы не боялись, пока у нас было высокое покровительство. Теперь его нет, вот они и прилетели... Поэтому сестёр и братьев в отпуск отослали. А нам с Яросветом бояться нечего: нас не возьмут, над нами защита. Ты в убежище поживёшь.

Рассохин встал и направился в сторону схрона. Матёрая впервые дрогнула.

— Эй? — позвала она его с испугом. — Ты куда?

— Разведи костерок, — попросил он. — Тушёнку разогрею. Есть хочу.

В схроне он взял не только еду, но и карту. Он не собирался прокладывать маршрут в некую священную рощу на Сохатиной Прорве и идти туда пока не собирался, ибо отказывался верить приключениям Сорокина. Однако то, что он встречал блудницу на Карагаче, было бесспорно: приводил слишком выразительные детали и точно рисовал образ Жени Семёновой. Он только хотел посмотреть, как в половодье можно туда попасть и каким образом могли увести Лизу. Заодно и Матёрую проверить, чтоб указала на карте, где бродит мёртвая пророчица.

Сухопутным сквозным маршрутом с Гнилой на Сохатиную он никогда не ходил, однако даже на ходу, разглядывая карту, сразу наметил маршрут по незатапливаемым гривам и материковым борам. И он был, этот путь, судя по высотам, даже в пик половодья! Сначала можно пойти на заброшенный лагерный посёлок Ярское Урочище, где когда-то содержали пленных немцев и откуда начиналась зимняя ледяная дорога. И по ней уже — в верховья знаменитой золотоносной речки собственного имени, которую придётся форсировать по какому-нибудь залому. Это два дня пути; и ещё один, если уложишься, от Рассохи до Сохатиной Прорвы. Будь бы в межень или воды поменьше, можно рвануть на россошинский прииск по насыпной дороге и уже оттуда уйти на материк, на Сохатиную, но тогда пришлось бы переправляться через десяток мелких речек, бегущих с гор: деревянные временные мосты смывало каждое половодье и вряд а и их восстанавливали китайцы. Резиновой лодки нет, а тащить с собой облас или строить плоты на каждом разливе — больше времени потеряешь.

Костёр горел, но Матёрой не оказалось — возможно, не дождалась и ушла в лагерь проверить службу Галицына. Рассохин поставил к огню греть тушёнку и тут увидел одежду хозяйки, аккуратно развешанную на кедровом сучке — всё, вплоть до трусиков. Кажется, Матёрая вздумала продемонстрировать ему «белые одежды»...

И впервые уловил её некое сходство с Женей Семёновой: та тоже любила оголяться и дразнить мужиков. Не исключено: пошла купаться в разлив. Если так, то она попросту подражает Жене; скорее всего, с подачи Сорокина в общине сложился культ пророчицы. От подобных легенд и возникают новые религии.

Рассохин съел тушёнку с сухарём, бросил пустую банку на угли, сразу захотел пить и пожалел, что не прихватил котелок. Он прогулялся до старицы, однако Матёрой там не оказалось. Забрёл по колено в воду, напился из пригоршней и вдруг услышал какой-то плачущий вой. Сначала усмехнулся про себя — не Галицын ли завыл от ревнивой зависти? Он там, на вышке, стоит, облечённый должностью сторожа, а его матёрая сестра тем часом разгуливает в чём мать родила с Рассохиным! Потом прислушался и показалось — воет волк! Хотя знал: волков на Карагаче не было и в помине — слишком снега глубокие; но кержаки говорили, что иногда от бескормицы или перед войной они заходили откуда-то из Алтайских или — рыжие — из Казахских степей.

Звук доносился с кромки кедрача, даже не из лагеря, где была единственная собака — кавказская овчарка. Рассохин осторожно пошёл по склону вверх, ориентируясь на переливчатый и почти беспрерывный звук. И лишь когда вошёл под кроны кедровника, понял — это не звериный голос! Человеческий, и не воющий, а поющий, только нечто протяжное и заунывное, без определённой мелодии. Эдакий странный плач. Стас сразу же подумал — голосит Матёрая, однако почему-то сегодня совсем по другому: не мычит, как слышалось с Гнилой Прорвы, и без гортанных низких нот, без раздражающих, неприятных вибраций.