– Коммуникации – это ключ ко всему, – начал он своим зычным голосом, как всегда, с помпезной и педантичной интонацией.
Затем драматичным жестом, которого постеснялся бы любой рекламщик, он бросил на журнальный стол каталог с загнутыми уголками страниц – так, чтобы все могли его видеть.
– Представляю вам ключ ко всему… прямо у нас под носом.
Лилли узнала старый каталог «Хаммэкер-Шлеммэр»[17] родом из старых добрых времен в Мариетте, когда они с отцом ежегодно получали первоклассный каталог с безделушками перед Рождеством. Будучи подростком, Лилли любила рассматривать новейшие гаджеты и всякую мишуру – триммер для стрижки волос в носу, подогреваемое кресло для массажа всего тела, перезаряжаемую ручку с потоковой видеокамерой. Но в тот день в холле полицейского управления Морленда, глядя на выцветший и уже намокший каталог, она уловила, о чем говорит Купер Стивс, как только он открыл сто тринадцатую страницу и указал на фото прибора в середине страницы, обведенное красным. Перезаряжаемая радиостанция с рукоятками для переноски и тремя портативными рациями продавалась за сто девяносто девять долларов девяносто девять центов (или в рассрочку четырьмя платежами по сорок девять долларов девяносто девять центов в месяц).
– В Морленд-молл на севере этого самого города есть магазин «Хаммэкер-Шлеммэр», – Купер объявил это с такой помпой, будто он был священником, распространяющим благую весть о пришествии спасителя Иисуса Христа.
Его раздвоенный подбородок в тот день выдавался вперед с такой гордостью, что Лилли казалось, будто он сейчас отвалится от лица Купера, пока тот вещает.
– Я понимаю, что это место кишит мертвецами, но с верным отрядом сильных духом мы с легкостью сможем добыть достаточно этих радиостанций, чтобы поддерживать сеть связи между выжившими городами достаточно долгое время.
Вот так Купер Стивс обычно разговаривал – как евангелист, преподающий в классе. Но в тот момент Лилли думала о том, какая же это блестящая перспектива.
А теперь… ничего, кроме радиомолчания.
– Они забрали моих детей, Эш, – Лилли уставилась на высокую женщину немигающим взглядом, невольно сжав кулаки, расхаживая туда-обратно. – Меня ни хрена не заботит, что я
– Я понимаю. Но я говорю о том, что мы еле-еле сдержали их на берегу с лучшими укреплениями из всех, что я знаю в этих местах. При этом мы понесли большие потери. Ты для них – ничто, и неважно, насколько ты мотивирована: ты этим ребятам ничего серьезного не сделаешь, ты их не остановишь.
Лилли продолжала ходить туда-обратно.
– Я не хочу их останавливать, мне не нужно ничего с ними делать, – она взглянула на остальных. – Я не хочу никого втягивать в самоубийственную миссию, – на ее глаза навернулись слезы. – Я просто хочу вернуть своих детей. Это все, – Лилли смахнула слезу со щеки. – Хочу вернуть детей.
Эш опустила взгляд и ничего не сказала. Молчание, казалось, тянулось бесконечно. Все остальные избегали сталкиваться взглядом с Лилли. Лучи солнца, проникающие сквозь витражные окна, погружали комнату в странное, нездешнее состояние, которое, казалось, еще больше подчеркивало безвыходность положения. В конце концов Эш набрала воздух в легкие и выдохнула с болью:
– Я хочу вам кое-что показать. Вам всем. Идите за мной.
Тело лежало в импровизированном морге Харальсона, устроенном в помещении элеватора на Главной улице. Высокий потолок с затянутыми паутиной балками и световыми люками в сочетании с гофрированными жестяными стенами придавал этому пространству атмосферу отчаяния, вполне соответствующую его назначению. Чистилище с носилками выглядело как передвижной госпиталь времен Гражданской войны. В конце ряда каталок с телами, закрытыми белыми простынями, Лилли остановилась над последней, накрытой окровавленной тканью с пятнами, напоминающими тест Роршаха.
– На кого я должна взглянуть? – спросила Лилли у Эш, которая подошла к изголовью каталки. Все остальные держались поодаль на приличном расстоянии.
– Он был на пустыре, с любимыми ветряками, когда похитители настигли его. – Эш сняла простыню и показала тело, лежавшее на металлическом столе.
– Боже! – Лилли невольно отвернулась. Сзади ахнула Норма, все остальные страдальчески вздохнули. На долю секунды показалось, будто Лилли сейчас вырвет. Ее голос дрожал, когда она сказала:
– Вот проклятье.