Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Точно он. Я открыл глаза. Он склонился надо мной, сидя на стуле рядом с кроватью.

Потом я увидел иглу в моей руке; Тируитт проследил за моим взглядом:

– Простите, необходимость на случай, если вы захотите сделать выбор. Помните о том решении, которое я вас попросил принять?

– Да. – Ко мне многое вернулось – но не столько, сколько бы мне хотелось.

– Боюсь, за вас его приняли идиоты, которые, похоже, сочли, что вы переметнулись на мою сторону или нарушили режим безопасности, или они во что-то еще поверили в тот краткий период, когда смысл стад пробиваться повсюду. Поэтому они не стали с вами разговаривать и задавать вопросы, а послали команду убрать вас. Я очень рад, что человеческая раса не осталась навечно в этой истории; там, наверное, было очень неприятно. Но сейчас все мы, вся вселенная, находимся в стадии перехода; каждый час Интернет – для вас межсеть, но вы это и так скоро поймете – наполняется новой сложной историей, а в мире появляются миллиарды новых людей, и…

Он стал серым и размытым, а потом я понял, что и мир вокруг тоже расплылся. Тируитт дернул за иглу в руке, и я вскрикнул от боли.

– Извините, приходится так делать, чтобы удержать вас здесь. Потому и разбудить вас пришлось. – Ему как будто было нехорошо; похоже, Тируитт считал, что игла причиняет мне большие мучения, чем на самом деле. Я хотел подбодрить его, но сил у меня не осталось.

Впрочем, Фрэнк, судя по всему, и так решил, что я его простил, а потому начал задавать вопросы:

– Что вы помните? У вас шок. Вы вломились к Броку три дня назад. Кстати, спасибо; копы отставали от вас всего на двадцать минут и шли явно не за вами. Как я уже говорил, за это время мы перепрыгнули через множество крайне неприятных вариантов прошлого.

– Хорейси погибла, – сказал я. – Еще до того, как я склонился на ней и увидел входное отверстие от пули. Бедный Риман: в него тоже попали, он, кажется, умирал и вдобавок мучился от горя из-за хозяйки. – Я понимал, насколько странно и глупо это было, но никак не мог выбросить из головы пса. Почему-то он казался мне реальнее смерти Хорейси… нет, только он и был реальным в смерти Хорейси. – Я и сам буду по ней тосковать.

Я взглянул на Тируитта и продолжил:

– Непонятно, но я помню старый мир. Помню, что мы делали раньше. Но чувствую, как новая вселенная призраком надвигается на меня, проявляется по краям, словно вспоминаю другую реальность, где всегда жил.

– Вы существовали отдельно от людей слишком долго, – объяснил Тируитт, – по крайней мере, по меркам темпоральных изменений.

– Темпоральных изменений?

– Счетчика событий. Вы помните, кто я такой?

– Да. Вы… Фрэнсис Тируитт. Фрэнк. Безухий. В истории, откуда я, э-э-э, пришел, вы были… кем-то вроде Ньютона или Эйнштейна?

– Уже лучше. – Он улыбнулся. – А здесь я кто?

– Мой лучший аспирант. Боже, а я – профессор математики. Причем хороший; я сейчас без труда вспомнил тридцать лет занятий.

Мы оба рассмеялись, пусть и не без грусти. И это я тоже вспомнил: Тируитт был тем редким человеком, который считал мои шутки смешными. Как и Хорейси.

Но она действительно умерла, а мы с Тируиттом действительно остались в живых, но были… не здесь. Мы были сейчас.