Странно до боли, словно одна память – галлюцинация, а другая – реальность, и у меня нет никакой возможности определить, какая из них какая.
– А теперь вы… математический психолог? Тут и такая штука есть?
– Сейчас есть. И всегда была, по меньшей мере последние сто двадцать лет. Или примерно тридцать один час, в зависимости от того, что конкретно вы считаете. – Он пожал плечами. – И я помню об индексальной выводимости, но плохо представляю, что с ней делать. А вы о ней помните?
– Вы уже послали мне с десяток длинных детальных электронных писем, объясняя ее или стараясь объяснить. Трудная штука. Я могу добраться до нее через глубинную структуру чисел, и просто стараясь понять, уже… хм. Да я теперь и сам профессор математики. Ах да, я уже говорил об этом.
– Один из одиннадцати. Одиннадцати профессоров математики, которые хотели поработать со мной над теорией индексальной выводимости. Точнее, вы намереваетесь стать одиннадцатым, так как мне нужен такой специалист по теории чисел. Но вам нужно встретиться с остальными десятью, причем как можно скорее, а также со многими другими людьми. А вы всегда предпочитали жить отшельником.
– Вот это я точно помню. Полагаю, если мне захочется работать над этой теорией, придется встретиться со многими людьми… в смысле, вживую встретиться. У меня так много друзей в Сети.
– Много, и вы даже можете провести всю работу с группой онлайн. Я сейчас не об этом. Вам нужно заняться этим здесь – и сейчас, я имею в виду – сейчас разговаривать и общаться, потому что иначе вы исчезнете, да уже чуть не испарились, но я успел провернуть иглу в вашей руке. Принцип непоследовательности все еще работает. Когда людей мало, самое простое решение – оставить нам воспоминания, если только мы будем обсуждать их исключительно между собой.
Как-то глупо и совершенно неожиданно я произнес:
– Я буду скучать по работе в ФБИ. И я очень, очень скучаю по Хорейси.
Я почувствовал, как подступают к глазам слезы, а Тируитт взял и спокойно вытер мне лицо платком.
– Как давно вас кто-то касался?
– До вас? Только Хорейси время от времени. Мне приходилось ждать, пока она это сделает. Сам я коснуться ее не мог, даже попросить не мог. А мне так нравилось, но я даже не имел возможности ей об этом сказать.
– Я помню, как все было в том, другом настоящем, – сказал он, кивая, словно этот факт многое значил. – Видите, как и я, вы сохранили память и теперь немало помните, словно яркий сон или любимую детскую сказку. Это наименее энергозатратный и наиболее стабильный способ существования. И вы сможете записать эти видения, прежде чем они поблекнут, или обсудить их с теми, кто тоже о них помнит.
Я потер лицо:
– Не знаю, захочу ли… вы знаете, как это было глупо, что я никогда не мог сказать ей… я всегда хотел сказать Хорейси кое о чем, а теперь даже имя ее смогу произнести только в разговоре с вами, да еще с несколькими людьми.
– А вы помните, почему не могли с ней поговорить?
– Недуг, со мной что-то не так, я не понимаю, что происходит с другими людьми, вижу их неправильно…
– Ах да, это… В этой реальности мы только начинаем видеть способы, как исправить вашу проблему или обойти ее. А там никто даже не пытался, ведь это было одно из отличий Лийтов, так же как худоба, длинные тонкие пальцы, абсолютный слух или светлые волосы. Но существовала очень простая причина, по которой вы не могли беседовать с ней по душам, а она могла демонстрировать, что хочет доставить вам удовольствие…
Я почувствовал, как на меня снисходит озарение:
– Лийт. Я был Лийтом, а она Общинником. Если бы я прямо рассказал ей о своих чувствах и кто-нибудь услышал мои слова, они бы убили ее. А теперь Лийтов нет, Общинников нет, и все в принципе…
ebooksa