– Может, и увидишь. Но я буду старым. – Тиг старался не смотреть ей в глаза. – Я боюсь темноты.
Меган нечего было сказать на это – она понимала. Каждый раз погружение в кокон казалось приближением к смерти. Миг длиной в сто лет, а потом мучительное пробуждение. Болела даже кожа – активизировавшиеся клетки гоняли нейроны, возобновляя столь долго дремавшие контакты, но в этот раз, лежа в коконе, она думала о Тиге, как он ходит по кораблю, пока вся команда спит, и так он будет блуждать долгие-долгие годы, и двадцать пять из них – в полном одиночестве, пока не проснется следующая команда, и что он им скажет? У него будет опыт длиной в четверть века, не разделенный ни с кем из них. Они будут еще молоды – если не считать по годам. Тиг поздоровается с ними – ну, например, так: «Привет, я – тот, кем вы однажды станете». В нем они увидят свидетельство собственной смертности. Потом он будет ждать еще двадцать пять лет, один, и если останется жив, поприветствует следующую команду, проснувшуюся для двух недель напряженной работы. Едва ли Тиг встретит третью команду. Ему будет девяносто семь, и, что бы он ни говорил, командир точно не доживет до ее пробуждения.
Меган закрыла глаза, когда крышка кокона опустилась. Мускулы напряглись. Через миг придет боль – и это будет миг длиной в столетие. Лишь через несколько часов девушка смогла добрести до больничного отсека. В этот раз просыпаться было еще тяжелее. Доктор Арнольд с сожалением сказал:
– Мы еще даже пятую часть пути не преодолели. – Он растер ее руки, которые словно пронзил миллион игл. – Кто-то из медперсонала может бодрствовать больше двух недель – им нужно заниматься исследовательской работой. – Доктор Арнольд был молод, как и она, но на лбу уже появились маленькие морщинки, которые со временем стали глубже.
Меган подумала, что у него добрые глаза. Когда она вздрогнула, он тоже вздрогнул.
– Простите, я стараюсь как можно аккуратнее.
Добравшись до своей комнаты, Меган сняла с кровати защитный пластик и нашла на подушке хрупкую записку от командира расчета Тига: «Проверь стену». Он оставил ее двадцать лет назад. Это написал старик, подумала она.
Она махнула рукой в сторону сенсора, и левый бок пронзила боль. Стена замигала. Громкоговорители зашептали. Потом показалась Хрустальная река. Вода бежала по камням, шелестели листья. Длинное облако вдали медленно ползло над вершиной горы. Долго ли Тиг трудился над стеной? Подарок девушке, которую он больше не увидит.
Громкоговорители два раза щелкнули, затрещали микросхемы, звук отключился, потом картинка стала ярче и экран побелел. Починки хватило на десять секунд. А сколько времени потратил Тиг? Меган попыталась открыть щиток, но не смогла. В отчаянии она ударила по нему рукой, потом вытащила из-под кровати металлический подсвечник. Острым концом получилось приоткрыть крышку. Однако осмотр микросхем, расположенных под ней, ничего не дал. Она не разбиралась в таких вещах. Снова закрыть щиток не удалось. Меган долго смотрела на пустую стену, потом пошла искать доктора Арнольда и его мягкие добрые руки.
– Что это? – спросил он, указывая на подсвечник.
Меган покрутила артефакт в руках. Она и забыла, что прихватила его с собой.
– Это все, что у меня осталось с Земли. Шахтерский светильник.
Оставшееся от двух недель время, пока команда снова не вернулась в коконы, Меган спала с ним. В первый раз, когда девушка стянула с него рубашку через голову, он сказал:
– И хватит уже называть меня доктором Арнольдом. Меня зовут Шон.
Однажды Меган проснулась, все еще не привыкшая к его телу, и прислушалась к их дыханию в темноте. Оно напомнило ей о ветре в листьях ясеня.
Айзек думал о разных формах медитации. Он научился укоренять вопрос в своем уме, затем проводить целые дни, размышляя о его сути и следствиях. Айзек читал Библию и многочисленные труды, хранившиеся в монастырской библиотеке. Медитация лучше всего удавалась, когда он держал обет молчания. Наконец вопрос начинал светился у него в голове, словно угли костра. Теперь, лежа на кровати, тесно прижав руки к телу, пытаясь не дрожать, он размышлял о том, почему Бог допускает холод. В Книге Бытия было сказано, что холод – один из способов, которыми Бог показывает человеку, что Земля пребудет. Там было написано вот как: «Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся»[61].
Ночью крыша громко заскрипела, и на пол упала куча снега. Высоко подняв «Липкого Томми», Айзек увидел место, где проломилась доска. Он задумался, как выбраться наружу, чтобы скинуть снег с крыши, но ветер ревел, и в окно уже не было ничего видно. Айзек даже не знал, день сейчас или ночь. Разве бывает такой буран? Он никогда раньше не жил в горах. В монастыре было нелегко, но там его не научили выживать здесь. Если бы на Ноя обрушилось сорок дней снега, а не дождя, хуже, чем сейчас Айзеку, ему бы точно не было.
Библия не помогла прояснить вопрос о снеге. В основном он появлялся в ней в сравнении «белый, как снег», в десятке отрывков. Он вспомнил, что пророки связывали его с проказой. При свече он нашел этот стих в Книге Чисел. Листать в перчатках было невозможно, он стряхнул их и сунул между ног, чтобы согреть. В стихе говорилось: «И облако отошло от скинии, и вот, Мариам покрылась проказою, как снегом. Аарон взглянул на Мариам, и вот, она в проказе»[62]. В Книге Исход он нашел сюжет о Моисее, обратившем жезл в змею и снова в жезл. Тогда Бог сказал Моисею: «Положи руку твою к себе в пазуху. И он положил руку свою к себе в пазуху, вынул ее, и вот, рука его побелела от проказы, как снег»[63]. Даже Богу не нравился снег.
Крыша снова заскрипела, и на растущий на полу сугроб посыпалась снежная пыль. Дверь не подалась. Сдвинуть навалившуюся на нее тяжесть было нельзя, и тогда он открыл окно. Показалась сплошная белая стена. Он ткнул в нее лопатой, сбросил снег на пол, снова копнул. Полчаса спустя он прорыл тоннель на поверхность, примерно на фут выше окна. Он вытолкнул широкие снегоступы наружу и выбрался следом сам. Ветер ударил ему в лицо, когда он выкатился на поверхность, и рука увязла до подмышки, когда он сделал попытку опереться на нее. Пристегивать снегоступы пришлось дольше, чем ему хотелось бы. Снег набился в ботинки, смерзся комочками на перчатках, посыпался за шиворот. Он не видел даже деревьев, стоявших в двадцати футах от генератора. Глаза слезились, щеки щипало. Серое свечение воздуха указывало на то, что сейчас все-таки день, но точно он сказать не мог, и потом, это было не важно.
Судя по высоте снега на будке, он думал, что долина реки покрыта двадцатифутовым слоем снега, но теперь было видно, что дом засыпало лавиной. Когда он встал на снегоступы, оказалось, что свес крыши приходится вровень с его грудью, а снег лежит выше его головы. Айзек понимал, что сбивать эту тяжесть – опасно. Если все скатится с крыши сразу, его с легкостью завалит, и потому он осторожно копнул край, пытаясь дотянуться лопатой как можно дальше. Слетел целый пласт, обнажив дранку. Копнул снова – и пласт размером с гроб упал так тяжело, что он почувствовал удар ногами. В снеге, все еще лежащем на крыше, показалась трещина. Увидев, что она увеличивается, Айзек попятился как можно быстрее, и две трети массы медленно соскользнули, оставив лишь тонкий слой на коньке. Снег закрыл отверстие, из которого он только что выбрался.
ebooksa