Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

– Сочувствую вашей утрате, – выразил соболезнование я. – Полагаю, он никогда не был, – я постарался отыскать подходящее слово, – увековечен.

– На здешнем гребаном кладбище есть некая доска вроде надгробной, – сказала она, – но его никогда не увековечивали так, как меня. Смерть утопленника быстра и не входит в разряд запланированных событий. Тело так и не удалось отыскать, так что сделать позже это не представлялось возможным. Он все еще где-то под водой…

Меня внезапно осенило, что, если бы муж Катрионы был аугментирован, ему бы тонуть не пришлось. Мои руки и ноги в состоянии плыть без устали, экзокожа может отфильтровывать кислород из воды. Торжественно возвещать о моей выносливости было бы бестактно, поэтому я задумался над нейтральным ответом и осторожно заметил:

– Когда-то Северное море было сушей. До того как поднялось море, ваши предки охотились здесь на мамонтов.

– И вот море опять поднимается. – В ее голосе прозвучала фатальная безысходность, и я понял: наш разговор окончен.

– Да поможет вам Бог упокоиться с миром. – Когда я встал, голограмма исчезла.

Начался дождь. Я шел вперед и наслаждался бурей. Вгрызаясь ледяными зубами, она налетела с северо-востока. Такой ветер называли ленивым – вместо того чтобы обогнуть вас, он не утруждался понапрасну и продувал насквозь.

Уже стемнело, и день медленно угасал в зимних сумерках. Усилившийся дождь сменился градом, было слышно, как льдинки стучат по моему телу. Рокотал гром, ему вторил рев разбушевавшегося моря, которое будто смыло поддерживавшие небеса опоры, и они рухнули вниз. Где-то позади полыхали молнии.

Я оглянулся на прибрежную дорожку: на некрополь скамеек, где побывал недавно. Горели все голограммы. Я задавался вопросом, кому взбрело в голову сидеть на скамьях в такую погоду, пока не сообразил, что это, наверное, молнии вызвали короткое замыкание.

В линялом мире шиферно-серых туч и свинцовых волн яркими пятнами пылали голограммы. На скамьях мелькали изображения мужчин и женщин – зрителей представления, которое закатила Природа. Я увидел на вершине утеса Катриону, которая, словно взывая к буре, простирала к морю руки. Все остальные изображения застыли сидя, словно прикованные к своим деревянным якорям, – преисполненные укора призраки, ожидающие, когда стихнет буря. Находили они удовольствие в кратком миге псевдожизни? Общались между собой? Или, пребывая во власти прохожих и хакеров, негодовали на свое мнимое беспомощное существование?

Я почувствовал, что мне не стоит вмешиваться. И пошел своим путем, упорно пробираясь вперед в то время, когда ночь размывала день. Глаза примечали одинокие фотоны света далеких огоньков домов и случайных автомобилей, проезжавших по дорогам. Справа от меня бледно мерцало биолюминесцентными примесями бурное море. Во тьме шумно бились волны, их грохот звучал, словно тайное сердцебиение мира.

По-прежнему хлестал дождь, дорожка превратилась в месиво грязи. Я ухмыльнулся: конечно, условия были далеко не так экстремальны, как на тренажере. Но все здесь было реальным. Призраки всех этих прикованных к собственным воспоминаниям мертвецов заставляли чувствовать себя исключительно живым. Каждая капля дождя казалась преисполненной значимости. Мне бы хотелось, чтобы эта ночь не кончалась. Я одновременно желал быть здесь и очутиться там, в колониальном мире под красным солнцем.

Торопясь, словно мог перемахнуть через звезды и скорее там оказаться, я наступил на старую ветку, оказавшуюся сырой и гнилой. Нога соскользнула с тропы. Я пошатнулся, меня занесло на несколько ярдов вниз и в сторону. Изловчившись, я схватился за выступ скалы и смог приостановить падение. Рывок оказался настолько сильным, что мускулы левой руки пронзила острая боль. Осторожно повернувшись, я попытался нащупать точку опоры и вскоре нашел устойчивое положение. Болтаясь в пятидесяти футах[109] над морем, я полагал, что чувствую брызги волн. Вероятно, это был просто подхваченный ветром дождь, который хлестал отовсюду.

То, что я поскользнулся и полетел вниз, развеселило меня. Знаю, звучит странно, но тогда меня переполняли такие чувства. Висеть над морской пучиной всю ночь я не мог, поэтому начал карабкаться по скале. Сначала понемногу, счет шел на дюймы, я пробирался по горизонтали, потом более уверенно начал размеренное движение вверх, доверившись аугментированным мышцам и надеясь, что они помогут мне выбраться из переделки.

Мускулы держали меня, и экзокожа не подвела. Я уже одолел половину подъема, когда услышал треск. Левая рука, которой я вцепился в утес, ощутила, как тот содрогнулся. Инстинктивно я попытался ухватиться за что-нибудь другой рукой – и сумел, но тут же обнаружил, что лечу вниз. С минуту я не понимал, что происходит. Утес рушился с таким шумом, словно разрывали газету размером с небосвод. Тогда я понял, что, когда обваливается подножие скалы, за ним следует и вершина.

Все еще цепляясь за кусок утеса, я летел вниз, мокрый от брызг, которыми окатывали меня падающие в воду обломки. Время почти остановилось, словно в замедленной съемке, сцены последовательно сменяли друг друга, как в анимированном фильме. Здоровенный валун, в который я вцепился, поворачивался, и вскоре я оказался под ним. Если не отцепиться, он меня раздавит. Я оттолкнулся от него, целя в море. Если бы утес был повыше, у меня бы хватило времени выбраться. Только очень скоро мое тело оказалось в воде, а также обломок утеса и еще, кажется, половина йоркширского побережья.

Грохот стоял такой, словно вступили в поединок вулкан с землетрясением. Я лихорадочно работал руками, пытаясь уплыть прочь, и никак не мог понять, почему не двигаюсь с места. Осознать причину я смог, только когда прекратил свои бесплодные попытки. Правая нога застряла под водой в груде обвалившихся с утеса камней. Только что я ничего не чувствовал, теперь же в ноге запоздало нарастала тупая пульсирующая боль. Я глубоко дышал, умудряясь ртом выхватывать воздух средь грохочущих над головой волн. Снова попытался вырваться. Безуспешно.

Приподнять тяжелые камни оказалось невозможно. Застрявшая нога удерживала меня на месте, мешая в поисках рычага. Я долго и бестолково барахтался, силясь выбраться, брызгаясь, изрыгая проклятья, но был вынужден сдаться. Во мне нарастала паника. Стоило перестать бороться, как в голове начали мелькать ужасные мысли: я могу утонуть, замерзнуть в холодном море, меня могут засыпать падающие сверху обломки скал. Я был буквально ошеломлен угрозой неминуемой гибели.

На то, чтобы заново обрести способность трезво мыслить, ушли долгие минуты. Постепенно я вернул самообладание, напомнив себе, что паника – пережиток прежнего тела, которое недолго бы протянуло зимой в ледяных водах Северного моря. Моя новая оболочка гораздо надежней. Я не утону и не замерзну. Если мне удастся успокоиться, я выдержу это испытание.

Я сосредоточился на экзокоже. Ее нормальная текстура была приблизительно схожа с обычной кожей: слегка неровной и шероховатой. Теперь же моя нога стала идеально гладкой в надежде на то, что без трения я смогу выскользнуть из ловушки. Почувствовав, что нога чуточку подалась, я преисполнился надежды, но все же дальше продвинуть ее не смог – мешал голеностопный сустав. Даже сведя трение к минимуму, невозможно протянуть узелок через ушко иголки. Злой и разочарованный, я вернул экзокожу в прежнее состояние. Выбраться было необходимо, нельзя просто сидеть и ждать, когда камни расшвыряет следующий шторм. Скоро мой звездолет стартует с Земли, если я опоздаю, второй шанс мне уже не представится.