Библиотека. Повести

— Эта сволочь меня бросила.

* * *

Но Назыров не просто бросил. Он жаждал мести. «Мне отмщение, и аз воздам». Хотя вовсе не собирался сдавать библиотеку соответствующему отделу РУВД. На проституцию как на явление общественной жизни ему было глубоко наплевать. Он вообще изначально считал бессмысленной борьбу с ней. Эту сферу надо контролировать, а не преследовать законами. Спрос всегда как порождал, так и будет порождать предложение.

А что касается мести, то Игнату хотелось придумать что-нибудь поизощреннее, совсем иезуитское, например, явиться к Насте в качестве клиента. Но в «Жемчужный порт» его просто не впустили, объяснив, что вход только по приглашению, а свою милицейскую «ксиву» не захотел показывать, дабы не поднимать шум. Пришлось прибегнуть к хитрости и поскрести железкой по одной из тачек покруче на стоянке, отчего та, как и ожидалось, «завизжала» сигнализацией, а охранник, он же face-control, пошёл выяснять, что произошло. И никем не замеченный Назыров проскользнул внутрь библиотеки.

Поначалу он предпочёл осмотреться, сделав вид, что курит и ждёт кого-то в коридоре, временами кидая взгляд в зал, который в дневной жизни назывался читальным. И тут его глаза полезли на лоб от удивления. Вместо ожидаемых, как бы это выразиться, традиционных парочек, он увидел не скрывающих своей истинной или наигранной страсти мужчин, которым приносили напитки две вполне респектабельно одетые девчонки-официантки. Настю он не увидел. Он только услышал её голос, когда та приветствовала какого-то клиента и говорила, что Арчик к нему сейчас выйдет. И ещё что-то шутливое было произнесено голосом Владика. Откуда же было Игнату знать, что по ночам кабинет Вэвэ становится штабом «Жемчужного порта», который занимали, когда по очереди, а когда вместе Скрепкин и Кравчук. А ещё его внимание привлекло то, что одна из официанток в какой-то момент спустилась в подвал, откуда вернулась, неся в изящной тарелочке на подносе аккуратно и красиво свёрнутый «косячок». Назыров было сунулся и туда, соврав, что ищет туалет, но был в резкой форме изгнан. Впрочем, специфический запах, идущий из подвала, и краем глаза замеченные своеобразные листья некоего растения говорили сами за себя.

Получив всю эту неожиданную информацию, Игнат чуть ли не пулей выскочил из «порта», едва не толкнув загораживающего дорогу охранника, который, однако, не обратил на того никакого внимания. Для него, как и для покойной консьержки, главным было следить за теми, кто входит, а не наоборот. Но, выбежав из библиотеки, Назыров вовсе не помчался ставить на уши сладко спящих сотрудников отдела РУВД по незаконному обороту наркотиков. Ему надо было собраться с мыслями.

Его нафантазированная им же самим обида на Настю испарилась без следа. Он даже готов был прыгать от радости. И, не удержавшись, исполнил среди оставленных хозяевами скучающих в ночи машин несколько па из похожего на джигу татарского мужского бию. Настя не была потаскухой. Он повторял это себе снова и снова. Она нарушала закон, скрывала это от Игната, но проституткой не была. Как он вообще мог подумать о ней такое? А теперь по собственной же вине вынужден дожидаться утра, чтобы позвонить и вымолить у неё прощения. Его сердце терзали опасения, что обиженная девушка вообще не захочет с ним разговаривать.

На этой пессимистической ноте он повернул ключ зажигания, собираясь рвать когти подальше от этого гнезда разврата, выражаясь языком Деда, клуба продажной любви, но заметил выходящего из библиотеки Владика, который, помахав охраннику на прощание, отправился к своему «лексусу». Игнату вовсе не светило быть замеченным, и он затаился, ожидая, пока тот уедет. Но, к его удивлению, раньше, чем он сам успел тронуться, за машиной библиотекаря увязалась вслед и другая, за рулём которой сидело знакомое лицо. Назыров не сразу сообразил, где он это лицо видел, но, порывшись в своей ментовской памяти, вспомнил, что это Михалёв, или Клёпа, правая рука крутого авторитета Хвыли. Сыщик было подумал, что и тот тоже пришёл поразвлечься, но всё та же услужливая память подсказала: в анкетных данных Михалёва значится, что тот женат, и у него сын. Это, впрочем, не исключало возможности и иных интересов на стороне. А поневоле выехав вслед за Клёпой, Игнат заметил, что они движутся одной цепочкой: Владик, Михалёв и он. И пришла в голову мысль, что Клёпа совсем не к мальчикам ночью приехал, а следит за Скрепкиным. Игнат решил проверить свою профессиональную интуицию.

Всё оказалось, как он и предполагал. Клёпа, как привязанный, ехал за Владиком. И, да простит Настя, профессиональное «я» сыщика временно взяло верх над любовным томлением его же «я» биологического. Убийство Колибри вдруг стало видеться менту совсем под другим углом. А ночная библиотека, в которой без сомнения крутились большие «бабки», стала представляться почвой, на которой вызрели семена преступления по корыстным мотивам. Неизвестно, можно ли это считать комплиментом, но логика рассуждений Назырова в свете вновь открывшихся обстоятельств во многом повторяла логику Клёпы, который, как было сказано ранее, тоже вёл своё расследование. Правда, повёрнута она была несколько иным боком.

У сыщика не возникало сомнений, что у заведения подобного рода не могло не быть «крыши». И на её роль более чем подходил Дед Мороз со своими лесными ребятишками. Непонятно только, каким образом вписывался в эту схему Колибри. Но, ещё раз задумавшись, сыщик тут же обозвал себя дураком. Всё же так просто. Бордель, судя по всему, был для геев. А при этом не следует забывать, что два молодых господина, убитый Калибер и Скрепкин, жили вместе. А почему? Были ли они только соседями по квартире? И почему их пути пересекались в библиотеке? Один официально числился её сотрудником, а другой посещал в качестве абонента. То, что Владик выполнял какие-то функции в этом учреждении во внеурочное время, Назыров понял. Поймал, можно сказать, его и Настю на горяченьком. Но в чём же была роль Колибри? «Девочка?» Посетитель? Обслуживающий персонал? Они со Скрепкиным всего лишь друзья или любовная пара? И, может, убийство всё же не что иное, как разборка между любовниками? Впрочем, Назыров что-то не помнил, чтобы уголовные сводки пестрели сообщениями об убийствах геев геями из-за личных любовных конфликтов, и мало верил в эту версию. Хотя чего не бывает? А вот шальные деньги всегда были и будут источником междоусобных конфликтов и чужой зависти, и, следовательно, могли стать причиной убийства, проходящего уже по иной статье УК. Не из личной неприязни, а по предварительному сговору и из корыстных побуждений.

И на этом этапе Назыров пришёл к абсолютно тому же выводу, что и Клёпа. Он предположил: Колибри оказался случайной жертвой, а истинной мишенью был Скрепкин. Это ведь у него были деньги, и, похоже, именно он, прикрываясь благотворительной помощью библиотеке, был боссом её ночной жизни. Это же на его деньги проводились ремонт и модернизация. Значит, Владик и был ключевой фигурой. И, наверно, на него «наехали». И то ли старая «крыша» стала требовать больший кусок, то ли кто-то новый попытался взять на себя «крышевание». А Скрепкин чем-то не угодил и оказался крайним, поставив, таким образом, свою жизнь под угрозу. Колибри же, как это ни цинично звучит, попал в отходы производства. Оказался в ненужном месте в ненужный час. И тогда становилось логичным для профессионала убийство консьержки, свидетельницы, и сходство метода обоих преступлений. Хотя эта версия была выстроена на песке, Назыров, доверяя собственному опыту, считал, что вероятнее всего прав, и дело только в том, чтобы найти соответствующие доказательства.

Но была проблема. Как раз именно эту версию сыщику и не хотелось разрабатывать. Наоборот, ему хотелось закопать её поглубже в тайники своей памяти. Ведь он же мог ничего и не знать? Ни о чём не догадываться? Или просто закрыть глаза на весь этот вылезающий из всех щелей криминал. И только потому, что не хотел, чтобы Настя оказалась вовлечена в эту заваруху. Неважно, в каком качестве: свидетельницы ли или подозреваемой по делу. А это бы неизбежно произошло, если бы Назыров в рамках расследования раскрыл истинное предназначение библиотеки и выдвинул свою версию убийства Колибри. И плевать ему было на капитанские звёздочки и скорую перспективу стать старшим оперуполномоченным.

Но одно его всё-таки смущало. Он не хотел брать себе на душу грех смерти Скрепкина, если из-за его (сыщика) бездействия того всё-таки грохнут. Ведь не зря же его пас Клёпа.

* * *

Но Игнат вообще-то ошибался. Жизни Скрепкина со стороны Михалёва ничего не угрожало. И следил он, в общем-то, не столько за Владиком, сколько пытался выяснить в соответствии со своей версией о разыскиваемом «общаке», не следит ли за библиотекарем кто-нибудь ещё. Но пока ни он сам, ни его пацаны ничего подозрительного выявить не смогли. И Клёпа с согласия босса дал команду наблюдение снять.

Было чуть больше девяти, когда изнывающий от нетерпения Назыров посчитал, что Настя уже должна быть на работе, и набрал номер её мобильника. В ответ раздались длинные гудки, после чего любезный голос предложил оставить сообщение. Игнат уныло вздохнул. Он этого и ожидал, но продолжал упорно названивать в надежде услышать живой Настин голос. А та не только прекрасно слышала звонки, но, зная, от кого они, лишь презрительно морщила губки. А где, скажите на милость, был этот сукин сын, когда она сама по десятку раз в течение долгих дней, презрев гордость, прижимала к уху бездушную трубку в ожидании, что он, проклятый татарин, наконец, ответит? И теперь вдруг решил поговорить?.. А она ведь так умоталась за ночь, что ей совсем не с руки было заниматься выяснением отношений и ещё потом делать в соответствии с занимаемой должностью уборку библиотеки. И разве Назыров мог понять, что её собственная душа казалась ей изрытым снарядами полигоном. Нет, мент, не дождёшься. Она не желает с ним больше разговаривать.

Но Игнат не собирался сдаваться и позвонил прямиком в кабинет Вэвэ, которая, никогда не разговаривавшая ранее с ним по телефону, не узнала его голос, но очень возмутилась просьбе позвать Настю, то есть уборщицу. Только этого ещё не хватало. Заведующая не была злыдней и, не сердись она в последнее время на Кравчук, конечно, не стала бы вредничать, но тут Назырову, что говорится, пошла не та карта. Вэвэ была не в духе. И спала этой ночью плохо, и добиралась до работы долго, да и Настя что-то завозилась с уборкой. А значит, нечего ей по телефону трепаться. Но Назыров был настойчив. Он наплёл, что из США и проездом в Москве, и должен передать ей посылочку от родственников в Балтиморе, а номер мобильника, как на грех, потерял. Слава богу, помнил, что она работает в этой библиотеке, иначе шмотки так бы не пришлось везти обратно. Женщина она и есть женщина, и, хотя в Москве давно не было проблемы со шмотками, даже в минуту гнева лишить возможности себе подобную получить на халяву какой-то прикид было уж чересчур строгим наказанием. И, смягчившись, Вэвэ всё-таки позвала Кравчук. А Настя понятия не имела, о каком Балтиморе и о какой посылке идёт речь, но трубку взяла и, услышав голос Игната, окаменела. Как будто посмотрела в глаза василиску. Так вот и застыла не в силах ни бросить трубку, ни вести какое-либо подобие осмысленного разговора. Но понимать, хотя и не без труда, о чём он говорит, Настя всё-таки могла.

Что остаётся делать мужчине, когда он хочет от женщины что-то скрыть? Врать и только врать. Проблема была в том, что ложь требует равноправного участия двух сторон. Первая из которых — собственно враньё, в чём Назыров был большой мастак, а вторая — готовность сопричастника на туфту купиться. Так вот, то, что Настя поверит Назырову, было далеко не фактом. Даже не так. Вопрос был не в том, насколько она верит Игнатовой брехне, а в том, насколько захочет поверить. Тот же, услышав её «алло» и не давая вставить хотя бы слово, заливался соловьём, придумав историю, навеянную американскими блокбастерами. Мол, он был неожиданно отмобилизован для работы под прикрытием в банде, грабившей и убивавщей дальнобойщиков в окрестностях Ельца, и, конечно же, не мог позвонить, так как основным условием было соблюдение конспирации и прекращение любых прежних контактов. Трудно было понять, поверила Насте этой байке или нет, но, видимо, всё-таки да. Она же помнила, что Игнат, как не крути, мент из «убойного», а у них, наверно, и не такое бывает. И облегчённо вздохнула. А сыщик то ли услышал, то ли почувствовал этот вздох и тут же сказал, что ужасно соскучился и хочет повидаться. В итоге они договорились о совместном ужине.

Этот разговор отнял у сыщика последние душевные силы. Но, вспомнив, что у него есть и ещё одно не закрытое на сегодня дело, набрал телефон Скрепкина.

— Я, собственно, не очень хочу отнимать у вас время, — после обычных приветствий начал Назыров, — но всё же мне хотелось бы вас предостеречь.

Владик похолодел. Он решил, что милиция пронюхала что-то про «порт».

— Предостеречь меня? От чего? В чём? — с наигранным удивлением переспросил он.