— Весть об убийстве Евгения дошла и до вас? — прикидываясь дурачком, спросил он. — И у вас даже есть какие-то свои сведения? Конечно, я с радостью встречусь. А то менты как топтались, так и топчутся на месте.
Двое находящихся на разных концах линии мужчин синхронно глубоко и с облегчением вздохнули.
— Тогда давайте завтра в семь у меня в офисе, — проговорил Дед и продиктовал адрес. И оба, не тратя время на взаимные прощания, оборвали разговор.
Хвыля, что было не редкостью, просидел в офисе дотемна. Но в этот раз совсем не из-за холодильных дел или менее легальных, но более денежных делишек. Он так и эдак прикидывал, что собирается Владику сказать. Он не страшился предполагаемой мести Скрепкина, его ничуть не волновала и неприязнь того к нему. Дед, как это ни удивительно, намеревался защитить память Жени от грязи. И собирался объяснить этому Отелло, что Колибри был чист, а его (Деда) поведение по отношению к юноше было следствием не похоти, а искреннего человеческого чувства и никогда не выходило за рамки, установленные самим Евгением. Наведя таким образом порядок в душе, умиротворённый Хвыля засобирался домой. Он кивнул стоящему на выходе вытянувшемуся в струнку охраннику и свернул к расположенной в стороне от здания стоянке. Дед уже почти подошёл к машине, когда краем глаза заметил мелькнувшую в его сторону тёмную тень. Но обернуться и выяснить, кто это, не успел. Удар страшной силы обрушился на его голову. И Дед Мороз закончил своё земное существование.
Владик не сразу понял, что сидит на переднем сидении своей машины, высунув ноги наружу и тяжело навалившись грудью, как старик на трость, на бейсбольную биту. Вяло, редкими каплями накрапывал осенний дождь, но голова библиотекаря была мокрой, будто он только что вышел из душа. Всё произошло точно как он хотел, и теперь Владик бессильно сопротивлялся чёрной пустоте, начавшей заполнять его душу. Да, он проломил Степану Андреевичу голову, но не испытал ни удовлетворения от нанесённого удара, ни злорадства от результата содеянного. На земле просто лежал немолодой, хорошо одетый человек с продавленной битой несимметричной головой, из которой вытекала ручейком кровь. Это было отвратительно. Владик не помнил, как добрался до своей машины, но, видимо, его никто не заметил, иначе обязательно обратили бы внимание на его безумный вид. Наконец, он кое-как пришёл в себя и поехал прочь, подальше от трупа, моля бога, чтобы его не остановил какой-нибудь гаишник. Он бы тогда во всём сознался. Взял бы просто и сознался. И попросил бы поскорее посадить в тюрьму. Но сотрудникам ГИБДД не было до его «лексуса» никакого дела. Машина ехала, не нарушая правил, не превышая скорости и в своём ряду, а привязываться к законопослушным водилам понапрасну в последнее время стало небезопасно. Владик выехал за город и свернул на какую-то дорогу, ведущую к дачному посёлку. Здесь ему пришлось переехать по мостику через какую-то местную речку-переплюйку. Скрепкин притормозил и остановился. Он положил биту в мусорный пакет и напихал туда для веса несколько камней. В темноте падение чёрного бесформенного предмета было практически невидимым, и только плеск подтвердил, что он всё-таки свалился в воду. Дело было закончено. Хвыля мёртв, а главная улика покоилась в тине под охраной лягушек и черепахи Тортилы.
У Назырова на кухне стоял угловой диванчик. Не какой-то из новомодных, а старый, из прежней жизни, который даже не был частью кухонного гарнитура. Изначально он и вовсе не принадлежал Игнату, хотя тот испытывал к нему ностальгические чувства, а однажды даже спас от «смерти». Когда-то этот редкий в советские времена предмет мебели располагался на такой же кухне у его хорошего приятеля. Тогда они были моложе и весёлой компанией с завидной регулярностью просиживали вечера за беседами, которые по мере увеличения выпитого портвейна, водки или другого алкоголя становились на удивление всё более интеллектуальными. Они могли начать застолье с обсуждения последнего матча «Спартака», а закончить спором о целесообразности разделения гипотетического и категорического императива у Канта. Но завершалось всё почти всегда одинаково. Хозяин квартиры приходил утром будить одного из не выдержавших алкогольно-философской нагрузки гостя, уснувшего калачиком на «уголке».
Потом всё стало меняться, в воздухе закрутились деньги, и друг Игната разбогател. Их встречи стали сходить потихоньку на нет, высыхая как ручеёк после дождя под лучами солнца. Приятель затеял евроремонт, после которого диванчику, конечно же, не осталось места, но выкинуть его на помойку Назыров не позволил, забрав к себе. Хотя потом не раз смеялся, вспоминая, чего стоило его разобрать и собрать снова. Сыщик тогда не раз проклял себя, возясь с непослушными винтиками, за несвойственное ему сентиментальное отношение к этому чёртовому предмету мебели. Но теперь Игнат мог спокойно позволить себе сидеть, взгромоздив ноги на один из катетов прямого угла, лениво прихлёбывая остывающий зелёный чай и тупо таращась в стоящий на холодильнике телевизор.
Было раннее утро. Тело сыщика ещё помнило сладкую истому бурной ночи, проведённой с Настей, которая, вольготно раскинувшись во сне, только крепче уснула, почувствовав свободу на узком лежбище Игната, с осторожностью вьетконговского партизана выползшего из постели, дабы, не дай бог, не побеспокоить любимую. Благополучно сбежав и удобно устроившись на любимом диванчике, он продолжал мучиться мыслью, что должен спасти девушку от уголовщины. Пока Игнат не понимал, как это по-умному сделать. Он не хотел раскрываться и рассказывать, что знает о происходящем в библиотеке, пугать статьями УК РФ и тем, что только в случае сумасшедшего везения и сотрудничества со следствием Настя будет проходить лишь как свидетель. Но он не хотел и давать девушке обещание замять историю, так как это совершенно не гарантировало, что на ночной притон не выйдет, если ещё не вышел, какой-нибудь мент из наркоконтроля и иже с ним. Да и сам Назыров как абонент библиотеки и знакомый с основными фигурантами мог оказаться в весьма неприятном положении. А это означало, что Настя, на которой он (смотрите, до чего докатился) был готов жениться, должна была напрочь исчезнуть из этой библиотеки совершенно чистой и непорочной, как рождённая из морской пены богиня Афродита. Однако голова сыщика была далека от мифологии, и в ней зрела безумная идея, настолько глупая и небезопасная, что он даже не представлял, как мог до такого додуматься.
…Были слякотные скучные будничные дни, такие, когда всё почему-то валится из рук, а проку от бессмысленной рабочей суеты оказывается совсем немного. Расследование Назырова и Михалёва, сыщика и бандита, стояло на месте. А исправно ходивший на работу Скрепкин выглядел усталым и в то же время мрачно сосредоточенным. Вэвэ даже решила, что он, наконец, сподобился и, как когда-то обещал, решил написать что-нибудь своё. Сама же она ходила необычно хмурой, забросив роль сводницы, от чего Владик и Настя только облегчённо вздохнули. А девушка продолжала киснуть, мучаясь выбором между любовью и деньгами. Конечно, ей можно было и напомнить, что она не первая оказалась в плену такой дилеммы. Но это вряд ли бы подняло ей настроение.
Пробегая глазами сводку преступлений за день, Назыров вначале чуть не пропустил фамилию Хвыля. Ведь всё в ней было, слава богу, не по его душу. А потом — чуть не подскочил. Вот оно. Началось. А ведь он предполагал… Чувствовал, будет война между группировками, и, возможно, библиотека, если и не была её основной причиной, то могла, как минимум, сыграть в ней роль запала. Дед, видимо, всё-таки крышевал Скрепкина и теперь допрыгался. Жалко мужика, у него было своё, хотя и воровское, понятие о справедливости, и своих пацанов он держал одновременно и в холе, и в строгости. А Владика теперь можно уже и не убивать. Куда ему теперь деваться. Будет платить новым хозяевам и на их условиях. Кокнули только Деда как-то странно, похоже, битой, хотя её саму и не нашли. Но Хвыля и сам виноват, что напросился на такой способ убийства, а не на пулю или нож. Всё верил, что со всеми сумеет договориться, и передвигался без охраны. Вот и допередвигался.
Игнат быстро прикинул, кто в этой префектуре был основным его конкурентом. Конечно же, Коробочка, или поплатившийся за свою любовь к Гоголю Коробков Игорь Леонидович. Как говорится, молодой, да ранний. И очень перспективный, если живой останется. Но, в сущности, Назырова это не должно было волновать. Привязывать Деда к убийству Колибри и консьержки у следствия оснований не было, а делиться подозрениями по собственной инициативе сыщик не собирался. Хотя понимал, что надо торопиться и вытащить из болота Настю. Игнат был уверен, что его коллеги докопаются, в конце концов, и до связи Деда с библиотекой.
А Клёпа неожиданно для себя почувствовал себя осиротевшим и брошенным на произвол судьбы. Всё хозяйство вдруг свалилось на него, а он к этому был пока психологически не готов. Но альтернативы Михалёву не было. Он занимал должность первого заместителя как в законно принадлежавшей Хвыле фирме, так и вне её, и пользовался у пацанов уважением. Но первый зам — ещё не босс. Как ни крути, а горизонты у того и другого разные.
Михалёв поставил своих людей под ружьё, хотя и не понимал, кто же их скрытый враг. Он поначалу грешил на Скрепкина, но сам босс говорил ему в день смерти, что разговаривал с библиотекарем и договорился о встрече на следующий вечер. И при этом был совершенно спокоен и доволен собой. Значит, никаких проблем в связи с этим босс не предполагал. Ведь какой тогда этому фраеру надо было быть падлой, чтобы забить с Дедом «стрелку» и до неё его коварно убить. Полный беспредел. Да и зачем ему вообще убивать? Из ревности? Неужели он действительно мог думать, что Дед, при его-то положении, стал бы сам марать об кого-то руки?
Нет, не библиотекарь это, хотя и стоило проверить. Пускай пацаны немного посуетятся. Только на пользу им, а то совсем заржавеют. Да и Коробочка ввиду новых обстоятельств мог попробовать хвост распушить. И его следовало бы проверить на вшивость. Перемирие-то, конечно, у них перемирием, как у Северной и Южной Кореи, а подляну всё равно мог кинуть, если бы был уверен, что сильнее. И ударил бы тогда точно, в самое сердце, можно сказать.
А может, он, Клёпа, и вообще изначально купился на фуфло? Хвыля-то только снаружи был Дедом Морозом, а так волчара ещё тот. Может, он сам и стоял за поисками «общака» и хотел прибрать всё с потрохами себе? И библиотеку, и деньги Скрепкина. Есть ведь много способов заставить человека «добровольно» передать свою собственность кому-нибудь другому, хоть чёрту лысому. А то с чего бы это вдруг ему так удачно вспомнилось про вора Фиру и Подольск? А Колибри — это так, расхожий материал, игрушка. Не понравилась — сломал. Только тогда у Деда сообщник должен быть. Не сам же он бегал консьержку успокоить. Вот с этим сообщником Хвыля, наверное, что-то и не поделил. Но его не опасался, потому-то на стоянке к себе подпустил.
Утренний звонок был некстати, и абонент был неизвестен. Владик даже заколебался, отвечать ли ему вообще. Уж очень обидно сознавать, что тебя разбудили по ошибке или, того хуже, поднял на ноги не в меру ретивый рекламный агент. Но, в конце концов, всё же приложил к уху не унимавшийся мобильник. Голос говорящего был приглушён и, похоже, изменён.
— Скрепкин! — было сказано безо всякого приветствия. — Ты бы на сегодняшнюю ночь бордельчик свой прикрыл. Послушайся совета добрых людей.
Владик от неожиданности даже поперхнулся.
— Какой такой, извините, бордельчик? — играя в непонимание, но прилично трухнув, спросил он, надеясь, что в его тоне прозвучало достаточно негодования.
— Ты дурку-то мне здесь не гони, библиотекарь хренов, — не без насмешки продолжил голос. — А то смотри, я ведь обидеться могу и отключу телефончик. И что тогда делать будешь?
ebooksa