Мертвая

– Возможно, если бы он сразу обратился к целителям, исход был бы иным… но увы, Патрик всегда отличался невероятным легкомыслием. Он предпочел не замечать некоторых симптомов… а мы… лишь когда Патрик стал вести себя… странно…

– Он совсем обезумел! – взвизгнула сестрица. Она прижала ладони к лицу, отчего рот ее приоткрылся, а глаза почти исчезли за холмами щек. – Он… он заявил, что я потаскуха! Он ко мне приставал…

– Дорогая, не думаю, что святому престолу интересны такие детали…

– Мой брат медленно лишался разума… он делался пуглив… и гневлив… однажды бросился с кулаками на лакея,избил его… потом раскаивался, выписал чек на сотню марок… потом разделся и бродил по дому голым… или вот сидел в своей комнатушки, боясь выглянуть за порог… он твердил, что его убьют.

– Кто?

– Фантазия, полагаю, – Клаус дернул плечом. – Я пытался с ним говорить, но он лишь смеялся, повторяя, что я слишком благопристоен для подобных фантазий… а потом стал называть меня другим именем.

– Каким?

Пальцы Диттера лежали на раскрытых крыльях, будто дознаватель опасался оставлять чудесную трость свою без присмотра.

– Амадей… Вольфганг… Хельмут… ещё какие-то… всякий раз разные. К тому времени мы уже поняли, что он безумен, но не осознавали насколько… мы пригласили целителя… именно он сказал, что происходит.

– И что же? – не удержалась я.

– Ореховая гниль, – Клаус поморщился. – К сожалению, в той запущенной стадии, которая не поддается излечению. Его смерть была вопросом времени… и да, я собирался отправить его в лечебницу. Что бы вы там себе ни придумали, но мне не было нужды избавляться от брата. Заболевание подобного рода – достаточный повод, чтобы объявить его недееспособным.

– Дорогой, никто не…

– Помолчи, мама, пожалуйста, – и снова этот жесткий тон. А ведь матушка и вправду замолкает. И сестрица Патрика сидит тихонечко,так и держится за щеки, будто не понимая, что дальше делать с этой-то гримасой.

– У меня есть соответствующее заключение… и да, мы подобрали вполне пристойное заведение, где Патрик мог бы провести последние месяцы своей жизни. Моя вина лишь в том, что я доверился сестре-сиделке, позабыв, что слабость моего брата сменяется приступами гнева, когда Патрик становится невероятно силен. Я не знаю, что произошло… вероятнее всего, эта женщина не успела дать ему морфий… по глупости ли, по недомыслию… она утверждала, что Патрик спал и в целом был спокоен. И он находилась рядом. Задремала…

Клаус повернулся к окну. Вялая линия носа. Чуть обвислые щеки и губы полные, капризные, такие девицам идут, но никак не мужчинам. Подбородок скошенный и шея с выпирающим зобом. Он не уродлив. И вполне способен составить неплохую партию, особенно сейчас, когда взял в руки бразды управления семейным состоянием.

– Он очнулся. И выбрался из комнаты, заперев ее на ключ… он ушел… и нашли его на конюшне… он повесился на вожжах…

Или его повесили. Кто? И зачем? И… вопросов у меня больше, нежели ответов.

– Могу я осмотреть комнаты, принадлежавшие вашему брату? – поинтересовался Диттер, поднимаясь.

– Нет… Боюсь, нам было слишком тяжело находиться там… поэтому мы сделали ремонт.

…а чай все-таки подали, хотя и с опозданием.