Мертвая

– Что здесь происходит?

А вот и братец, ставший наследником. Строг. Серьезен. И очки в роговой оправе усугубляют общее впечатление редкостного занудства. А уж эти поджатые губы, вздернутый вялый подбородок… и корсет, который явно обрисовывается под слишком тесным пиджаком. Клаус любил поесть, но в отличие от Патрика, эта любовь находила отражения в пухлом его теле. Его фигуре не доставало изящества и какой-то завершенности, что ли? Плечи были чересчур уж широки, подозреваю, благодаря ватным подкладкам,талия – объемна, а бедра по-женски округлы.

– Дознание идет, – Диттер прислонил трость к креслу.

– И чего именно вы дознаетесь? Дорогая, пожалуйста, распорядись, чтобы чай подали…

– Ты собираешься…

– Быть вежливым, – а голос-то стальной, и сестрица кривится, но встает.

Колокольчик я слышу. И распоряжения, которые она отдает в рожок тонким обиженным голосочком. И смотрю на нее, гадая, она вообще в курсе происходящего? Мы не общались… она была моложе. То есть,тогда, лет семь тому, когда я только-только познакомилась с Патриком, сестрица его была еще ребенком. Некрасивым. Избалованным. Способным упасть на пол в рыданиях… но ребенком. А вот в этой девушке не осталось ничего детского. Кроме разве что привычки оттопыривать нижнюю губу и хлопать ресницами.

…я изучала ее. А брат Патрика – меня.

– Зачем вы явились? – повторил он свой вопрос. – И не стоит лгать… в смерти Патрика нет ничего… такого, что привлекло бы внимание инквизиции. Обыкновенное…

– Самоубийство? – тихо поинтересовалась я.

…от него пахло лабораторией. Вот знакомая вонь окалины, которая имеет обыкновение впитываться в шерсть, и выветрить этот запах, как и едковатый смрад некоторых особых реактивов, практически невозможно. …кисловатая нота вытяжки беладонника. И с нею – запах жженого пера. Или кости?

Поджатые губы. Пальцы стучат по подлокотнику кресла. Матушка прикрыла глаза, делая вид, что мыслями она далеко,и вообще присутствует лишь потому, что манеры ее не настолько плохи, дабы проигнорировать гостей, пусть и столь неудобных.

– Увы… и… да, я знаю, что вы думаете… с нашей стороны было не слишком красиво скрывать его смерть. Однако, полагаю, вы, как никто другой, способны понять, насколько дурно сказываются некоторые новости на… скажем так, финансовых перспективах семьи. Я собирался заключить ряд сделок… и мне не нужны были слухи… никакие слухи…

– Заключили?

– О да, – Клаус улыбнулся и, готова поклясться, эта улыбка была вполне искренней. – И надеюсь, в самом скором времени мои старания окупятся с лихвой. Что же касается брата,то… Патрик не был способен на самоубийство… – Клаус сцепил руки на животе. А на пальце яркое пятнышко киновари. Кто ж с ней работает без перчаток-то? – И да, ещё полгода тому я первый бы с вами согласился.

– Дорогой, мы вовсе не обязаны отчитываться, – подала голос матушка.

– Если дознание действительно идет, то обязаны… вряд ли Святой престол заинтересовала бы такая малость, как смерть несчастного безумца… – и выразительный взгляд.

А ведь он, помнится, был влюблен в меня. Младший неуклюжий братец старого приятеля, запинающийся и краснеющий, вздыхающий тайком, следящий за каждым шагом. Он держался поодаль, не смея приблизиться. И кажется, негодовал, глядя, как вольно обращается со мной Патрик. Когда он понял, что мы переспали? Не знаю. Может, следил… может, Патрик проболтался, он никогда не умел хранить тайны. Главное, что меня обдали презрением, а любовь… нет, в ненависть она не переродилась.

– Патрик был слишком невоздержан в связях, – о, сколь выразительный взгляд, правда, к совести он зря взывает, ее у меня отродясь не было. – И подхватил болезнь крайне дурного свойства.

Всхлип фрау Мунц. Подозреваю, она и раньше актрисой была так себе, а теперь и вовсе подрастеряла остатки таланта.