Мертвая

Воды я помнила хорошо. Бывали мы там частенько, и поездки эти оставляли в душе самые светлые воспоминания. Я была беззаветно безоблачно счастлива, что же до матушки… много ли дети понимают?

– Сначала воды… потом курорт… и столица, где стоит провести сезон, ведь Φрансин так долго отказывала себе в простых женских удовольствиях. Работа? Если ей хочется, но он был против. Ни к чему переутомляться… а она верила. Она искала способа уйти из того дома,и была счастлива уже той иллюзией свободы, которую ей предоставили. Супруг не требовал возвращения, напротив, казалось, был бесконечно рад, что жена хорошо проводит время. Он писал длинные нежные письма…

…он ли? Что-то не вяжутся у меня нежные письма со сложившимся образом отца.

– Полагаю, – дядюшка, похоже,тоже имел определенные сомнения относительно авторства, – их диктовала фрау Агна. Но не суть важно… главное, что Франсин рано или поздно пришлось вернуться домой. И она с удивлением обнаружила, что рабочий кабинет супруга отныне для нее закрыт. И предлог все тот же… помощь ему, конечно, нужна, но он слишком любит жену, чтобы взваливать на нее груз забот. Пусть лучше займется домом. В крыле, где жили участники эксперимента, стоит провести ремонт. Да и светская жизнь требует определенного внимания. Все же род Вирхдаммтервег должен показать участие в жизни города… балы, рауты и вечера… она готова была верить в эту чушь, но…

Платок отправился в карман. А дядюшка помял переносицу.

– Ее смущало, что дорогая сестра поселилась в доме. Сами понимаете, после… той истории, отношения между ними и без того не самые теплые, были разрушены окончательно. И одним из условий прощения, – тогда Франсин казалось, что она может ставить условия, – было отлучение Нинелии от дома. Мой брат заявил, что ему нужен секретарь. Работа нудная, бумажная, но все же довольно секретная, ведь у рода немало врагов, готовых подкупить прислугу… нужен человек толковый и надежный, а у Нинелии есть опыт…

И матушка поверила? Наверное, она очень сильно хотела верить, ничем иным подобную дурость я объяснить не способна. И характер у нее был не тот, полагаю, чтобы оттаскать сестрицу за волосы или хотя бы проклясть тайком.

– Ее это коробило. А ещё появились подозрения, что тема работы не совсем та… мой братец был довольно честолюбивым засранцем, весь в отца… и тема столь банальная, годная лишь для тех, кто не способен на большее, вряд ли его бы устроила бы. Тогда она стала наблюдать. Отмечать некоторые… странности. Проснувшуюся вдруг набожность супруга, который стал частенько заглядывать в храм, а порой проводил в нем и ночи, что было странно, поскольку… скажем так, мужчинам там и днем не слишком уютно.

Сказал тоже… Уютно… с другой стороны, определенно, в этом имелись странности. Не то, чтобы оставаться в храме на ночь было запрещено, скорее уж категорически не принято. Разве что у кого-то имелась особая просьба. Или душа звала. Зову души сложно противостоять.

– Φрау Агна утверждала, что это неудача так сказалась, что мой братец переменился, осознал, сколь хрупка человеческая жизнь… и его собственная в том числе. Что у него появилась новая идея, которая позволит решить проблему стабилизации материи, но… он отчаянно боится неудачи. Особенно перед лицом жены, которую так любит.

Ага… без бабушки и тут не обошлось. Вот… я ее любила. И сейчас люблю. Мне она не сделала ничего дурного, напротив, пожалуй, помогла стать тем, кем я стала. Однако при всем том я прекрасно отдаю себе отчет, что в иных условиях моя дорогая бабушка использовала бы меня на благо семьи тем способом, который бы посчитала наилучшим. И совесть бы ее не мучила. У меня она тоже редко просыпается.

– Франсин не поверила. Она продолжала наблюдать и сама спустилась в храм. Именно там к ней и пришло понимание, что ни мой брат, ни мой отец не отступились бы от задачи, которую полагали практически решенной. Особенность характера. А что касается запретов, то стараниями предков подвалы старого дома достаточно глубоки, чтобы спрятать там не одну лабораторию.

– И она ничего никому не сказала? – мрачно поинтересовался Диттер, глядя почему-то на меня. А я что? Я в то время в школу ходила и больше думала о делах своих детских, казавшихся невероятно сложными и важными.

Дневничок вот вела. Красивый, помнится, был, в розовой обложке, украшенной камушками. На обложку были нанесены чары, защищавшие дневник от чужих рук и посторонних глаз… правда, сейчас я сомневаюсь, что ото всех, все же моя бабушка, его подарившая, показала себя достаточно прозорливой и беспринципной, чтобы и вправду позволить мне иметь какие-то тайны.

– Мне вот сказала. А так… пойти против семьи? Не имея доказательств? Подземелья глубоки и послушны воле рода. Сомневаюсь, что и королевская гвардия в полном составе обнаружила бы там что-либо подозрительное… в остальном же… записи? В кабинете не держали ничего, что вызвало бы сомнения. Эманации? Этот дом пропитан духом смерти. Нет, она понимала, что просить помощи бесполезно. Да и как знать, вдруг эксперимент продолжен с согласия короны и ее вмешательство будет не только излишним, но и опасным?

Дядюшка вздохнул.

– Она и ко мне-то приехала лишь поделиться сомнениями. Надеялась, что я скажу, будто они не имеют под собой почвы, что все это – глупости и выдумки, простые женские страхи. И она может вернуться к мужу и жить, как раньше, в любви и согласии.

А вот теперь дядюшка язвил. Надо будет невесту ему подыскать поприличнее, чтобы не какая-нибудь замученная пансионом девица, которая только и способна, что вздыхать и вышивать носовые платочки. Норов у дядюшки не тот, ему нужен достойный соперник… а такую поди отыщи.

– Но вы поверили?

– С первого слова. Знаете, я даже удивился, почему мне самому в голову не пришло, что они не остановятся. Это же так… логично? Пожалуй… – он замолчал, встал, повернулся спиной, сложив руки за ней. Он смотрел на мутное окно и тихонько покачивался, с пятки на носок, с носка на пятку…