Мертвая

– Они предупредили, что заглянут завтра. Весьма настойчиво просили вас быть.

Даже так… Вот уж правда, в настойчивости моим разлюбезным родственничкам не откажешь. Интересно, что им понадобилось? Хотя… чего гадать. Денег. Обойдутся. Не обошлись.

Дражайшие родственнички, по которым я отнюдь не успела соскучиться – дaдут они, как же, себя позабыть – явились к завтраку. Полечка, облаченный в светлую визитку, выглядел почти прилично. Высокий. Смазливый. Ухоженный, что лишь добавляет смазливости. Белые тканые перчатки. Новая трость с серебряным навершием. Узкие ботинки, к слову,тоже белые, что было донельзя модно, если верить «Вестнику модного двора», но как по мне совершенно непрактично. Перчатки Полечка бросил на поднос, сунул Гюнтеру котелок, щелкнул по петличке с розовой камелией и произнес:

– Рад видеть тебя, дорогая кузина.

От попытки поцеловать меня в щечку я увернулась. На фоне Полечки кузина выглядела на редкость жалкой. Серое мешковатое платье в пол, перехваченное узким пояском скрывало не столько недостатки, сколько те редкие достоинства, которыми обладала ее фигура. Волосы она зачесала гладко, соорудив на затылке куколь. Бледное личико с острыми чертами. И мрачный, совершенно не гармонирующий с общим обликом несчастной сиротки, взгляд. Зато целоваться она не полезла, что уже благо.

– А уж я-то как рада… была бы… не видеть вас обоих.

Полечка хмыкнул. А кузина вздернула острый подбородок и сказала:

– Нам надо поговорить.

– Может, после завтрака?

– А разве тебе нужна человеческая еда? – Полечка отошел к стене и уставился на картину. Помнится, это подлинник одного малоизвестного широкой публике, а оттого неоправданно дорогого живописца. И вот ладно бы кузен пейзаж разглядывал – кладбище живописцу удалось, в меру мрачное, в меру покойное, навевающее мысли о вечном – так нет же, кузен разглядывал больше раму и то, явно прикидывая, во что обошлась она. Еще бы ноготком поскреб позолоту.

– Не нужна, но я люблю завтракать.

– К сожалению, – кузина вздернула подбородок выше. – Мы спешим…

– Не задерживаю.

Буду я еще ради них порядок дня нарушать,тем паче, к завтраку обещали оладьи с шоколадным соусом… судя по сопению, гости не собирались лишать меня своего общества. А жаль. К слову, ел кузен с немалым аппетитом, правда, довольно аккуратно,и значит,тетушке удалось вбить в его голову хоть какие-то манеры. Кузина же больше размазывала соус по тарелке, чем ела. Взгляд ее был задумчив. На лице застыло выражение мрачной решимости. Интересно, что творится в этой пустой голове?

– Кстати,ты ведь в монастыре быть должна… замаливать грехи прошлой недели.

Летиция пошла пятнами. Дернулась было, но усидела, и до ответа снизошла:

– Я приобрела индульгенцию.

Надо же… каждый год, помнится, Церковь объявляет о скором начале реформы с отменой индульгенций, как пережитка бесславного прошлого, но и вправду отменять не спешит. И здесь я их понимаю: кто добровольно откажется от стабильного источника дохода? Правда, стоили индульгенции изрядно,и отсюда вопрос: откуда у дорогой кузины деньги?

Подали кофе. И вновь же сестрица не удосужилась даже вид сделать, что пьет… а зря. Кофе был хорош. В меру темен, в меру крепок. Сладок. С шоколадной крошкой и тонким мятным ароматом.

– И долго мы будем здесь сидеть? – кузина не выдержала-таки. Она не сводила с меня раздраженного взгляда. А злости-то, злости сколько… и да, я пью медленно.