В поле зрения

22
18
20
22
24
26
28
30

— Фу, блевать тянет с неё, — я с отвращением вытер руку о стену.

Мы поднялись на второй этаж и стали решать, куда же направился Наумов-младший — по этажу, или наверх, пока не обнаружили на лестнице пятна слизи.

— Что за хрень? — спросил Павел, перешагивая через скользкую субстанцию.

— Похоже, это с него, — ответил я. — Так рука у меня и соскользнула.

— Он что, мутант какой-то?

— Кто его знает.

Спустя ещё этаж мы нашли наручники, валяющиеся на лестнице в ещё одной большой луже слизи. Браслеты были не расстёгнуты.

— Не нравится мне это, Коль, — немного нервно пробормотал Паша.

Наконец, мы ввалились на крышу.

Ветра на улице не было, но изо рта валил густой пар, было темно и очень холодно, пробирало аж до костей. Я пожалел, что оставил куртку в кабинете, намереваясь вскоре вернуться за ней, а свитер и тонкая рубашка под ним спасали довольно слабо. Единственное что — рука, которую я испачкал в странной слизи, почти не мёрзла, слизь её защищала от мороза. Но все равно, лучше бы её смыть поскорее и продезинфицировать чем-нибудь убойным, кто его знает, что это за штука, может, она токсична…

Дима метался по крыше в поисках пожарной лестницы или чего подобного, что помогло бы ему спуститься, но направление он выбрал неверное — путь к лестнице мы ему преградили, и плавно наступали, пододвигаясь к нему все ближе и ближе, словно к загнанному зверю. Он пятился, оставляя после себя особенно скользкий на морозе шлейф из бесцветной вязкой жидкости, обильно стекавшей с его тела.

— Нет! Не подходите! — кричал он. — Только не отдавайте меня ему!

— Спокойно, Дим, — я, как меня учили, показал свободные руки, безо всякого оружия. — Все в порядке, никто тебя не собирается никому отдавать.

— Прошу! Пожалуйста, не надо!

— Вот говно! — тихо прошипел мне Павел. — У него пистолет в руке!

Точно. Правый рукав насквозь промок от слизи и сильно вытянулся, скрывая почти всю ладонь, поэтому наружу торчал только неприметный во тьме чёрный ствол.

— Твой? — спросил я шёпотом у Паши.

— Нет, нам нельзя его вносить в камеры!

Я похлопал себя по кобуре — так и есть, это мой. Должно быть, я его обронил в потасовке, а он его подобрал. Или же вытащил тайком, как тогда, в номере. Все оборачивалось очень плохо.

— Мой, — ответил я Павлу. — Травматика.