Медленное угасание

22
18
20
22
24
26
28
30

Во сне люди кажутся совсем другими. Налёт опыта исчезает. Маски соскальзывают.

Остаётся лишь невинное ядро человека. Внутреннее дитя.

Она любила Риса. Это был факт – явный, неоспоримый. И всё-таки чего-то не хватало. Постоянный и неожиданный секс, открытия относительно другого человека, взлёты и падения чувств – всё это исчезло, со временем и опытом превратившись в удобный эмоциональный ландшафт с невысокими холмами и маленькими долинами. Как будто они начинали встречаться в Шотландском высокогорье, а теперь живут в Норфолке. Образно говоря. Гвен никогда не стала бы рассматривать как вариант жизнь в Норфолке.

Что делать, если страсть превращается в дружбу? Если вы знаете тела друг друга так хорошо, что полное открытий путешествие становится больше похожим на прогулку по магазинам? Если оргазмы, когда хочется кричать и рвать простыни, становятся менее важными, чем хороший ночной сон?

О Господи. Они что, отдаляются друг от друга? Расходятся, как в море корабли?

— Лучше иди, — сказал Рис, не открывая глаз. — Если это будет продолжаться, оно может меня разбудить.

— Прости, любимый. Я думала…

— Не волнуйся, — пробормотал он. — Потом говорим. Я сплю.

Она слезла с кровати и быстро оделась – свежее бельё и какая-то одежда, которую она нашла разбросанной на кровати. К тому времени, как она уходила и остановилась в дверях, чтобы в последний раз посмотреть на него, Рис завернулся в одеяло и храпел.

На улице пели птицы. Воздух обжёг её кожу прохладой, как будто она только что помылась. Её лёгкие наполнились запахом деревьев – земляным, сложным, непонятным.

Пока она готовилась, на её телефон пришло второе сообщение – с адресом где-то на окраинах Кардиффа. Она мчалась по тихим городским улицам, сознательно стараясь ни о чём не думать. Она не хотела думать о человеке, которого оставляла позади – или о человеке, навстречу которому ехала.

Когда она приехала в один из самых старых районов Кардиффа – кирпичные склады и викторианская готическая церковь, неуместно расположенная по другую сторону улицы – внедорожник Торчвуда уже был там: чёрный, с закруглёнными краями, сам по себе почти инопланетный.

Джек стоял перед одним из складов. Большая деревянная дверь – облупленная зелёная краска, ржавые гвозди – была открыта. Тошико и Оуэн выносили из внедорожника своё оборудование, тихо перешучиваясь.

— Второй раз за ночь, — сказала Гвен, подходя ближе. — Я бы хотела, чтобы это было своеобразным рекордом, но это не так.

— Мы не работаем по часам, — ответил Джек, даже не думая извиняться. — Мы догоняем время.

Вместе они вошли внутрь. Гвен понадобилось несколько мгновений, чтобы её глаза привыкли к темноте. Лучи света, пробивавшиеся сквозь щели в крыше склада, прорезали пыльный воздух, словно прожекторы в заброшенном театре. На гладком бетонном полу ничего не было, кроме нескольких кусков дерева, искорёженного велосипеда и тела, скрючившегося в позе эмбриона.

Гвен и Джек приблизились к телу вместе. Сначала Гвен показалось, что это мужчина с крашеными волосами, одетый в тяжёлое, испачканное кровью пальто, но, чем ближе она подходила, тем больше понимала, что ошиблась. Тело было слишком неуклюжим, кожа – слишком грубой. И этот гребень жёлтых волос на голове…

— Это долгоносик, — выдохнула она. — И он мёртвый.

— Даже долгоносики умирают, — сказал Джек. Он присел на корточки со своей стороны. — И они заслуживают от нас такого же уважения, как любое другое умирающее существо. И ещё это означает, что, если они умирают раньше времени, мы должны разобраться, как и почему это получилось. Мы им очень обязаны – как схожей форме жизни на Земле.

Он осторожно приподнял существо, и у Гвен перехватило дыхание. Лицо долгоносика было съедено. В буквальном смысле съедено: Гвен могла видеть следы зубов на жёсткой коже щёк. Пальцы были отгрызены совсем, как и половина кожи на шее.