— А чем же она днями заниматься будет? — растерялась та.
Натан предостерегающе сжал под столом ладонь сидящей рядом невесты, готовой возмутиться.
— Уж всяко не соскучится, не беспокойтесь, — продолжил он. — У Аэлиты и занятия в Федорке, и научная работа, и сыскная служба. По меньшей мере жестоко присовокуплять к этому всему еще какие-то домашние хлопоты, когда есть возможность пригласить приходящую горничную.
— Сыск?! — опешила Брамс-старшая. — Вы… всерьёз? Вы что, впрямь допустите, чтобы она…
— Мне кажется, собственное мнение по этому вопросу я уже выразил ранее. Не вижу ни малейшей причины его менять, — ровно напомнил Титов, очень старательно следя за тоном, чтобы не сорваться. А это оказалось трудно: патологическое упрямство и непрошибаемость женщины в этом вопросе нестерпимо раздражали, и с каждым разом всё сильнее. Вмиг припомнились и интриги, и упомянутые Элеонорой ознакомительные посещения Департамента, и прочие детали, и Натан уже сам кипел в той степени, что неплохо бы кому-то одёрнуть. Впрочем, внешне это пока не проявлялось.
— Но дети?! — возмутилась женщина.
— Где вы их видите? — всё же не удержался от язвительности поручик. — Вот когда появятся, тогда и будет повод для обсуждения. В любом случае, я полагаю, мы вполне сумеем решить этот вопрос самостоятельно.
— Я думала, вы тогда…
— Врал? — резко оборвал её Натан. — В доверие втирался?
Мгновение повисела тишина, в которую поручик глубоко вздохнул, справляясь со злостью, и продолжил спокойным, холодным тоном, ровно как на службе:
— Людмила Владимировна, я очень благодарен вам за такую чудесную и необыкновенную дочь, но прошу впредь воздержаться от попыток без её просьбы вмешиваться в её жизнь, вы уже довольно позабавили уголовный сыск своими инспекциями и интригами. Я полагал и по-прежнему придерживаюсь мнения, что ссориться с родителями — последнее дело, но если вы продолжите в подобном духе обижать Аэлиту, игнорируя её собственное мнение и желания, я целиком и полностью займу её сторону и больше не стану уговаривать примириться с вами.
Вновь повисла тишина — напряжённая, звонкая.
— А я-то, дура, порадовалась, что дочь отдаю хорошему, надёжному человеку, — дрогнувшим голосом проговорила госпожа Брамс, явно обиженная отповедью.
— Людушка, ну полноте, успокойся, — неожиданно уверенно, хоть и мягко по своему обыкновению, вмешался, опередив Титова, отец семейства. — Отчего же дура? Человек ведь и впрямь надёжный, вон как за неё стоит. Важно же, чтобы Алечка счастлива была, а не идеальной домохозяйкой сделалась, разве не так?
— И ты туда же! — недовольно всплеснула руками женщина. — Вечно ты её балуешь, попустительствуешь глупостям!
— Зато вон какой результат замечательный вырос, — улыбнулся Лев Селиванович, неожиданно проказливо подмигнув молодёжи. — Хватит ругаться, давайте уже чай пить, самовар стынет.
И Натан с облегчением подумал, что по крайней мере с отцом невесты общий язык уже вполне найден, и не столь Брамс-старший оказался рассеянный, как это виделось поначалу. А там, глядишь, и мать со временем услышит, поймёт свою дочь и угомонится.
Во всяком случае, вечер закончился спокойным прощанием, а не скандалом, и это давало надежду на лучшее.
Эпилог
Εсли бы Михельсон вправду взялась заключать тогда пари, она бы непременно его выиграла: свадьбу действительно справили по осени. Правда, уже в ноябре — несмотря на все усилия, раньше управиться со строительством не удалось.