А сестру Якова звали Трута. Тоже знакомое имя, но на вкус Альв, Тру
Между тем приняли ее радушно, усадили в удобное кресло, угостили каким-то крепким напитком – первачом, – который Альв решительно не понравился, хотя запахи трав и цветов, которые он нес, заставили насторожиться.
«Не мое», – решила она и от дальнейшей дегустации водок и настоек домашнего приготовления благоразумно отказалась.
А вот когда за столом ей предложили красное вино, она ему обрадовалась так, словно встретила старого приятеля. И в самом деле, это было «Барбареско» – вино четырехлетней выдержки из Пьемонта. И вот что любопытно: едва она вспомнила про Пьемонт, как в памяти всплыло название Castello di Pavone, и сразу же возник образ крепости, вернее, небольшого древнего замка и его интерьеров.
«Панкрацио ди Риорино… Дзино…»
Узкое лицо, тонкие губы, хищный нос – и мрак, клубящийся в равнодушных глазах… Но кто он такой, этот мужчина, с которым она встречалась в замке ди Павоне, Альв так и не вспомнила.
«Тем не менее лиха беда начало, разве нет?»
Обед, который хозяева называли ужином, ее удивил. Не считая сыров, на стол подали всего одно-единственное блюдо – пышный мясной пирог с начинкой из пяти разных фаршей, уложенных слоями, – и все то же красное вино «Барбареско». Альв это показалось… недостаточным? Да, скорее всего, именно так. Подсознательно она ожидала хотя бы нескольких перемен и большего числа разных яств, но и слуг в этом доме, как ни странно, не оказалось тоже. Вернее, была одна старая кухарка, которая, как выяснилось из разговора, пирог, собственно, и не пекла. Пирогом занимался хозяин дома – Петр Норн, что показалось Альв еще более странным, чем скудость стола и отсутствие слуг в небольшом старинном замке, который здесь, в Себерии, называли мызой или фольварком. Слово «мыза» она вроде бы когда-то уже слышала, но где и при каких обстоятельствах – забыла. Впрочем, возможно, она просто не знала местных порядков или знала, но тоже забыла?
Альв мысленно пожала плечами и принялась за пирог. Аппетит, по-видимому, никогда ей не изменял. Во всяком случае, значительная по обычным меркам порция хорошо пропеченного дрожжевого теста и пряной мясной начинки никакого протеста – ни физического, ни душевного – у Альв не вызвала. Ушла легко и просто под неспешный разговор об искусстве и под три бокала довольно крепкого на ее вкус вина[3]. Получалось, что обычные мерки – например, пищевое поведение Якова и хозяев дома – не для нее исчислены.
Насытившись, Альв некоторое время прислушивалась к общему разговору, в котором она, впрочем, не участвовала. Сидела вместе со всеми в креслах у разожженного камина, слушала, вдыхала запах сгоревшего табака и пыталась вспомнить, как проводила такие вот вечера она сама. У себя дома, где бы он ни находился. Ничего путного из этого, увы, не вышло, только стало болезненно сжимать виски и в глазах появилась странная резь, как если бы свет вдруг стал слишком ярок для нее. Так, например, как бывает больно глазам, когда смотришь прямо на полуденное солнце. Пришлось прикрыть веки, что было воспринято гостеприимными хозяевами как признак усталости, и ей предложили лечь спать.
– Вам, сударыня, надо отдохнуть, – спохватился Яков. – После всего, что случилось с вами вчера…
«А что, собственно, со мной случилось?»
– Я постелю вам в гостевой спальне, – предложила Трута.
– А где будет ночевать Яков?
Отчего она спросила об этом? Какое ей дело, где он будет спать? Один бог знает, но факт, что спросила.
– Я полагаю, у себя дома… – смутилась сестра Якова.
– У вас маленький дом, господин Свев? – повернулась Альв к Якову.
– Да нет, – пожал он плечами, – не меньше этого, но я же говорил вам, Альв: это может повредить вашей репутации…
– Но ведь она моя, – вполне резонно, как ей показалось, возразила Альв. – Репутация принадлежит мне, мне и решать.
– Что ж, – пожал плечами Яков, – если так, поехали…