Альв

И они вышли из дома Норнов в холодную, знобкую ночь, и Альв представила, как лежит на снегу в одном платье и шелковых чулках…

– Отчего они умерли? – спросила она, когда они с Яковом оказались в его самодвижущейся повозке.

– Кто? – нахмурился он.

– Вчера ко мне заходил ваш человек… – объяснила Альв. – Адъюнкт Суржин. Он рассказал, как меня нашли в том лесу. Показал… фотографии… тех… других. Я никого не вспомнила, но я так и не поняла, отчего они умерли? Замерзли насмерть?

Это был важный вопрос, сущностный. Важнее даже вопроса о том, кем они были, эти люди.

– Не знаю, – покачал головой Яков. – Никто не знает. Но не думаю, что они замерзли. Вы, Альв, тоже не выглядели замерзшей, хотя и казались…

– Мертвой, – подсказала она, почувствовав, что он стесняется произнести это слово вслух.

– Да, – кивнул тогда Свев, – по всем признакам вы были мертвы. Ни пульса, ни дыхания… а потом – взяли и ожили, и этого тоже никто не может объяснить.

Он явно чего-то недоговаривал. Не врал, не обманывал, но скрывал. И она его об этом спросила, решив, что правда – лучшая политика:

– О чем еще вы умолчали?

– Умолчал?..

За окнами повозки было темно, но Альв угадывала деревья и скованное льдом зеркало озера. Сильные фонари, установленные на самодвижущейся повозке, освещали только дорогу – вернее, небольшой ее отрезок, лежавший сразу перед ними, и получалось, что машина движется из ниоткуда в никуда. Из тьмы во тьму. Из неизвестного прошлого в неизвестное будущее.

– Вчера в больнице вы выглядели ужасно, – признался после секундного колебания Яков Свев. – Вы, госпожа Ринхольф, были болезненно бледны, осунулись, утратили присущий вам блеск…

– Блеск? – переспросила Альв, на самом деле представлявшая, куда может завести их обоих этот разговор.

– Вы ведь красавица, сударыня, – усмехнулся собеседник, возможно уловивший подтекст вопроса. – Полагаю, об этом вы не забыли.

– Вы правы, – согласилась Альв. – Есть, мне кажется, женщины намного красивее меня. Ваша подруга Варвара, например. Но я тоже хороша собой. Это бесспорно. Так что вас беспокоит?

– Когда я увидел вас впервые, – начал объяснять Свев, – вчера утром, лежащую навзничь на снегу…

«Лежащая навзничь? Мило… Я могла бы…» – Она даже представила себе, что именно могла бы сделать, но Яков Свев между тем продолжал:

– Вы были очень красивы, госпожа Ринхольф, хотя и показались мне неживой. А вечером вы были уже другой, и в этом вроде бы нет ничего необычного. Пережитое, даже если вы о нем не помните, могло оставить свой след в вашей душе. Могли быть и иные причины. Но сегодня утром вы снова были полны сил и жизни. Никакой бледности, никаких признаков слабости или болезни. Напротив, мне показалось, что вы поправились на пару килограмм… Ваша кожа приобрела несколько иной оттенок. Я бы сказал, золотисто-розовый. В наших краях такой цвет кожи редок, но в Италии или на юге Франкии он встречается часто и хорошо сочетается с черными волосами. Но изменился не только цвет вашей кожи: ваши глаза, Альв, еще накануне прозрачно-голубые, стали темно-синими.

Что-то ворохнулось в ее памяти. Что-то знакомое, но ускользающее. Что-то связанное с изменением цвета кожи и глаз и, кажется, даже волос… Но что именно? Что-то, что она знала, но забыла, хотя это знание наверняка могло ей пригодиться.