– Отдыхай! – махнул он рукой. – Там и одному делать нечего!
Она, собственно, и не напрашивалась. Отдыхать, особенно после приключившегося с ней обморока, было приятно. Альв отпила еще чуть-чуть коньяка, посмотрела, как Арина подметает осколки стекла и вытирает пол и, пожав мысленно плечами, взяла из коробки, лежавшей на каминной полке, папиросу. Закуривать не стала. Просто нюхала. Ходила замысловатыми петлями по просторной гостиной, разглядывала картины и мебель, бутылки и множество других вещей, находившихся в комнате, нюхала табак и ни о чем не думала, витая где-то нигде.
Так прошло довольно много времени, и очнулась она от такого сна наяву только тогда, когда Яков позвал ее обедать. Похлебка не обманула ожиданий, красное вино и теплый белый хлеб – тоже, а мясо и вовсе оказалось выше всяческих похвал. Ничего изысканного, но и не блюдо «а-ля натюрель». Альв вспомнила по этому случаю, как жарят на открытом огне только что добытую дичь. Но это было нечто иное, простое, незамысловатое, из обыкновенной говядины, но ароматное и вкусное. Пока ела, нет-нет и посматривала на Якова, а он – уже привычно – то и дело взглядывал на нее. И при этом оба делали вид, что заняты одной лишь едой, да еще, быть может, пустым, ни к чему не обязывающим разговором, но оба знали, что это не так. И Альв ловила на себе взгляды Якова, ощущая их то на груди, то на лице. Тут и там, но непременно приятно. Мягко, ласково… Пока еще нежность, а не страсть, но, кажется, она не стала бы возражать, если бы ее добрый спаситель «поддал жара» и пустил в ход свои руки с большими широкими ладонями и длинными сильными пальцами. Руки, губы… И не только их!
И ведь он знал, что она нежится под его взглядами, как знал и то, что она тоже посматривает на него отнюдь не безучастно. Долго так продолжаться не могло, но, кажется, никто из них двоих не мог отважиться на первый шаг. Он – потому что боялся ее обидеть: Альв понимала это так ясно, словно читала Якова, как открытую книгу; а она… О, она бы, возможно, и начала, но никак не могла вспомнить, насколько это для нее нормально. То есть стала бы совершать такие поступки та, кем была Альв до того, как забыла свою прежнюю жизнь, и если бы все-таки стала, то что именно она бы теперь сделала?
«Что я буду делать? Что могу себе позволить?» – спросила она себя, расправляясь уже со второй порцией мяса, и вдруг поняла, что может делать все, что в голову придет. Ее желаниям не положено ни границ, ни меры, вот какой женщиной Альв увидела себя в этот момент.
Неожиданный образ. Возможно, неправильный по самой своей сути. Но он не встретил и тени сопротивления в ее душе. Напротив, она неожиданно ощутила небывалый прилив сил, и настроение поднялось настолько, что не верилось даже, что такое возможно. Просто эйфория какая-то, нежданная и негаданная, словно напилась настоя из листьев голубого лотоса или «чая» из
«Его можно смешивать с табаком и курить, набив в трубку…»
Сейчас Альв вспомнила, как следует готовить смесь, и даже облик человека, у которого можно купить этот шалфей предсказателей. Но по-прежнему не знала, где живет этот человек и зачем бы ей вообще могла понадобиться эта ацтекская отрава…
– О чем ты думаешь?
Хороший вопрос!
– Пытаюсь вспомнить что-то связанное с наркотическими растениями. Как думаешь, Яков, могло так случиться, что я была, скажем, травницей или ведьмой?
– Полагаю, что нет, – покачал головой Яков.
– Почему? – На самом деле ей это тоже не казалось возможным, но Альв хотела узнать, почему так думает ее Яков.
«Мой? – удивилась она собственной поспешности. – Почему бы и нет! – пожала она мысленно плечами. – Стоит этим заняться…» – рассеянно подумала она, слушая объяснения Якова.
– Завтра, Альв, мы поедем в Особое бюро, – объяснял между тем мужчина, – и ты получишь по описи все те драгоценности, которые были на тебе, когда мы тебя нашли. Ну и одежду заодно. Платье, туфли… Не думаю, что травницы или ведьмы одеваются в такие наряды и носят такие украшения. На мой неискушенный взгляд, на тебе, Альв, было надето целое состояние. Поэтому нет – не думаю, что ты простая травница.
Слушать Якова было приятно, но ее не оставляло раздражение, вызванное полной беспомощностью перед потерей памяти. Воспоминания всплывали в сознании крошечными фрагментами чего-то большого, что составляло ее историю, ее жизнь. Но из этих фрагментов невозможно было составить какую-нибудь даже самую примитивную картину.
– Ты умеешь успокоить девушку! – сказала она вслух, практически уверенная сейчас, хотя и сама не смогла бы внятно объяснить, откуда взялась эта уверенность, что она давным-давно уже не девушка в первоначальном смысле этого слова. Однако куда делось ее целомудрие, она не знала, как не знала и того, кому подарила свою непорочность или кто отнял у нее ее невинность. Все это по-прежнему тонуло во мгле беспамятства.
– Извини, если не утешил…
– А ты бы хотел? – спросила прямо в лоб. Решительно. Практически безоглядно.
– О чем мы говорим? – встал он из-за стола.