Альв

Вот так они и попали наконец в баню, просторную, о трех палатах, выстроенную из хорошего, гладко оструганного дерева.

– Сруб из лиственницы, бревна с севера привезли, – объяснил обстоятельный, не склонный к упрощениям Яков, устраивая Альв на низкой широкой скамье, на которой хочешь сиди, а хочешь лежи, и места, что характерно, хватит как раз на двоих. – Доски – кедровые из Сибирского ханства. Здесь, в этой комнате, можно раздеться… Ну нам это уже ни к чему, – улыбнулся он. – Зато одеться все равно придется. В доме, сама знаешь, не жарко…

– Мне холод не помеха… – пожала плечами Альв, чувствуя, как обволакивает ее благодатное, пахнущее кедром и липой тепло. Ей и в самом деле было хорошо. Не так, как тогда, когда она лежала, нежась, на Якове, и уж точно, что не так, как тогда, когда он в нее входил, но тоже неплохо. Уютно, приятно, располагает к тому, чтобы расслабиться и предаться праздности и неге.

– Если не хочешь, можешь не одеваться, – усмехнулся Яков. – Мне же лучше! Но я все-таки схожу принесу нам хотя бы халаты и тапки. А ты пока, если хочешь, можешь сполоснуться, – кивнул он на дверь. – Баня там, а за ней парилка. Ну и полотенца, если что, вон в том шкафу. Еще что-то?

– Принеси, пожалуйста, воды или вина, – попросила Альв, ощущавшая сейчас, что, в сущности, и немудрено, сильную жажду. Любовные игры не только веселят душу, но также изматывают и «сушат» тело.

– Будет тебе вино! – кивнул он. – Но, может быть, лучше пиво? Ты как, Альв, пиво пьешь или нет?

– Только если красный эль, – не задумываясь ответила Альв и, лишь тогда, когда прозвучали произнесенные ею слова, удивилась своему ответу и воспоминаниям, которые он высвободил. Ничего конкретного, но много, очень много образов. Зрительных, вкусовых, обонятельных…

– Красный эль? – удивился Яков. – Редкий выбор! Но знаешь, что странно?

– Со мной странно все, – вздохнула Альв.

– Это верно, – согласился Яков. – Но самое странное то, что у меня в подвале есть несколько бутылок отличного светлого пива. «Кемское двойное» называется. Держу специально для гостей. А для себя, представь, покупаю в Боре в маленькой пивоварне красный ол. А ол – это и есть ваш эль, сударыня, только на северных говорах русского языка. Так что есть у меня, Альв, для тебя красный эль! Как не быть! – И добавил, выходя: – Не скучай!

А что ей скучать? Едва за Яковом закрылась дверь, Альв соскользнула с лавки и пошла исследовать себерский «банеум». Первое впечатление ее не обмануло: мыльня содержалась в образцовом порядке. Доски свежеструганые, светлые, не успевшие потемнеть и утратить особый запах живого дерева. Ровные и гладкие, что на стенах, что на полу или низком потолке. Нигде не дует, хотя есть в комнате и окно с двойной застекленной рамой. И хотя выходит оно на задний двор, где чужие, наверное, не ходят, предусмотрены занавески, которые Альв тут же и задернула. Ей было неприятно думать, что кто-нибудь может незаметно подкрасться и смотреть на нее голую. Одно дело Яков – ему не только можно, но и нужно на нее смотреть, поскольку ей это нравится, и совсем другое – если это кто-то чужой, и не важно тогда, мужчина это или женщина. Но, понятное дело, окно здесь не лишнее. Иногда помещение мыльни следует проветривать, но главное – если мыться днем, как раз хватит света, чтобы не зажигать свечей.

Альв покосилась на шар матового стекла, из которого исходил неяркий желтый свет.

«Электричество!» – слово это ей ничего не говорило, но за прошедшие два дня она привыкла не обращать внимания на это и другие проявления незнакомой ей техники. В ее прошлом – по смутному ощущению, не подтвержденному фактами, почерпнутыми из памяти, – электричества не было точно так же, как не было и локомобилей. В некоторых отношениях электрический свет был лучше свечей, масляных ламп или факелов. Ровный и не зависит от длины фитиля или количества масла в лампе. Однако электрический свет не имел запаха, и Альв не могла сказать с определенностью, хорошо это или плохо. Все-таки запах разогретого воска или ароматического масла добавляет в жизнь уютные ощущения…

В шкафу на полках лежало несколько сложенных полотенец, простыни и мочалки. Отдельно лежали коробочки с мылом. Альв открыла одну, другую… Несомненно, это было хорошее мыло, но мыло мужское, и пахло оно соответственно: не противно, но и не слишком приятно. Альв предпочла бы запах трав, фруктов или цветочных лепестков, однако на самом деле не было никакой уверенности, что для того, чтобы помыться, она нуждается в мыле. Что-то смутное колыхалось на краю сознания, но так и не далось ей в руки. И все-таки, возможно, чтобы смыть с себя пот и грязь, Альв было достаточно одной лишь льющейся воды.

Она еще раз прошлась по комнате и заглянула в соседнее помещение. Там было темновато – закрыты ставни, – однако не для ее глаз, и она без труда рассмотрела сложенную из кирпича печь, огромный медный бак над ней и нечто вроде душевой, как та, в которой Альв мылась в больнице; а еще здесь были огромная липовая кадка для купания, две лавки у стен и несколько деревянных шаек и ведер. Выглядело все это замечательно, и пахло хорошо. Альв попробовала включить душ, и это ей сразу же удалось, поскольку она все запомнила правильно и сделала ровно так, как надо. Сначала сверху полилась холодная, практически ледяная вода, затем в холодную струю вплелась горячая, и Альв встала под этот крохотный рукотворный водопад. Вода лилась на нее свободно, падала сверху на голову, плечи и грудь, смывая пот и грязь, освежая, возвращая ощущение чистоты, с которым она проснулась этим утром…

Воспоминание о том, как она проснулась под пуховой периной, потянуло за собой другое, в котором Альв бежала по ночному лесу. Она не помнила подробностей и того, зачем она оказалась ночью вне дома, но зато вспомнила, как плыла через озеро подо льдом. Воспоминания были обрывочны, бессмысленны и сумбурны, и образы, всплывавшие в памяти, никак не хотели соединиться в нечто упорядоченное и стать единым воспоминанием и, возможно, поэтому скорее напоминали сон, чем явь. Это был странный сон, полный недосказанности, намеков и умолчаний. Но одно в том сне наяву несомненно являлось правдой: Альв не мылась вечером, если не считать того, что наскоро сполоснула лицо, и тем не менее проснулась наутро бодрой и чистой, с хорошо промытыми «легкими» волосами.

«Экая печаль, – притворно «всплакнула» Альв, – мне не нужны, оказывается, ни мыло, ни губка, ни притирания, ни духи… Впрочем, нет! – опомнилась она. – Что за глупость!»

И в самом деле, купаться в ароматной воде – пруд с кувшинками и лилиями, бассейн с плавающими в воде лепестками роз – куда лучше, чем в ничем не пахнущей. И запах притираний и духов отнюдь не лишний, даже тогда, когда от тебя не пахнет потом! Женщина должна хорошо пахнуть, это правило, а не исключение!

Альв улыбнулась своим мыслям и заглянула в парную, как назвал это третье помещение Яков. В мыльне было жарко. В парной – жарко вдвойне. Впрочем, не настолько, чтобы ее испугать. Как выяснилось, она легко переносила не только холод, но и жар. Однако если она и не страдала от холода, то и не получала от этого удовольствие. Совсем иначе обстояло дело с теплом. Альв наслаждалась теплом, смогла сейчас оценить по достоинству и жар…

От размышлений об относительности восприятия тех или иных фактов ее личного мира Альв отвлек голос вернувшегося из дома Якова. Откликнувшись, она закрыла за собой дверь в парную и устремилась навстречу мужчине в ту первую комнату, где следовало раздеваться – если есть что с себя снять, – выпивать и закусывать в тепле и довольстве и одеваться, когда придет время покинуть «банеум» со всеми его простыми чудесами. Но сейчас Альв занимали лишь два дела, которые просто необходимо было выполнить так скоро, как только получится. Во-первых, она сильно хотела пить, и ей не помешала бы сию минуту кварта[9] красного эля. По этому случаю Альв вспомнила те большие – из расписной керамики – кружки, из которых ей, по-видимому, приходилось пить пиво раньше, в той другой, забытой теперь жизни. Но главное все-таки «во-вторых», потому что Альв безумно хотела Якова.