Альв

Весенняя погода не радовала. Над Немецким морем, которое моряки с «Пилигрима» чаще называли Норде, практически непрерывно висели тяжелые темно-фиолетовые тучи, то и дело разряжавшиеся дождем, а то и снегом. Погоды стояли холодные – во всяком случае, по утрам Яков несколько раз видел на палубе нерастаявший снег и изморозь на такелаже, – но ветры дули умеренные, и штормило нечасто и несильно. Трехмачтовый флейт, на который они поднялись в Скулнскорхе, шел сложным курсом, пытаясь по возможности идти в виду берегов и не совершать длительных переходов по открытому морю. Так что поездка Якова и Альв затянулась почти на месяц, но, с другой стороны, путешествовали они со всем возможным в их положении комфортом, занимая лучшую и самую просторную каюту в кормовой надстройке. У них имелась даже более или менее нормальная кровать, на которой можно спать вдвоем. С едой тоже не было проблем, так как флейт то и дело заходил в порты, где можно купить свежее мясо – в основном баранину или свинину, – отличные колбасы и ветчину, которыми славится север, среднего качества желтый сыр, маринованные миноги и копченого палтуса, белый хлеб и темное пиво. Еще Яков покупал – благо денег от щедрот брата хватало на все – красное вино из южных стран, польскую водку и привезенный из-за океана табак. Альв нравился запах табака, и, когда он курил трубку, она смешно принюхивалась, различая в табачном дыме, по ее же собственному утверждению, множество оттенков, о которых Яков даже не подозревал, хотя и у него нюх был совсем неплох. Большую часть времени они проводили в каюте, разговаривая или читая друг другу книги, купленные еще в Ховахте, или рассматривая карты континента – целых две, – приобретенные в той же книжной лавке. Все это, разумеется, за вычетом времени на сон, любовь и еду. И все-таки путешествие оказалось весьма утомительным занятием – как физически, так и эмоционально, – и оба были рады, когда «Пилигрим» ошвартовался наконец в Гамбурге.

Юный Арбот Ицштед нигде, кроме нескольких городов Скулнскорха, не бывал. Яков Свев бывал много где, да и образование получил совсем неплохое. Тем не менее ганзейский город, находившийся на самом пике своего могущества, произвел на него сильное впечатление. И то сказать: на побережье Немецкого моря главными торговыми городами являлись Гамбург и Кельн. Дальше к западу находился Амстердам, а на востоке, на побережье Остзее[39], неофициальная столица Ганзы – Любек.

– Начнем с банка, как думаешь? – спросил Яков, когда они с Альв сошли наконец на берег.

– Как скажешь, Йеп! – улыбнулась Альв. – Ты же знаешь, я всего лишь слабая женщина. Ты мужчина, тебе и решать.

Эту игру Альв начинала уже не в первый раз, прекрасно понимая, что Якова на мякине не проведешь. Он-то ее знал, как знал и то, что виверна не может быть слабой женщиной по определению. Тем не менее он всегда шел ей навстречу и потакал даже самым никчемным ее слабостям, принимая среди прочего и игру в «слабую женщину». Ему это было приятно и необременительно. Ее – забавляло, что тоже неплохо.

– Что ж, тогда пойдем в банк, – кивнул он, любуясь ее улыбкой.

«Как там говорили древние – бесконечно можно смотреть на огонь, воду и лицо любимой женщины? Так и есть!»

Но как бы ни нравилось ему смотреться в эти прозрачные голубые глаза или наблюдать за тем, как плавно движутся эти идеального рисунка карминовые губы, Яков являлся прежде всего человеком дела. Таким его создали боги, таким сделали его воспитание и опыт. Поэтому он все-таки оторвал взгляд от лица Альв и повел женщину к зданию банка, о существовании которого они узнали еще на корабле. Банк братьев Беренберг[40] существовал чуть больше двадцати лет, но успел уже заслужить определенную репутацию, ставившую его вровень с ломбардскими и еврейскими менялами и заимодавцами. И, значит, именно оттуда следовало начинать путешествие по континенту. Блетанд от щедрот своих дал Якову в дорогу две тысячи золотых гулденов[41], но таскать при себе сундучок с четырьмя килограммами золота было бы обременительно, да и опасно.

Однако по дороге в банк им попалась ломбардская меняльная лавка, больше похожая, впрочем, на штаб-квартиру купеческой гильдии, и Альв захотела сначала зайти туда. Яков знал, что женщина одержима идеей продать кое-что из своих драгоценностей, а конкретно – тяжелое колье с алмазами и рубинами, от которого она страстно желала избавиться по неизвестным ни Якову, ни ей самой причинам. Ему же колье нравилось, тем более он видел эту роскошную вещь на Альв и все еще находился под впечатлением от увиденного. Тем не менее, если женщина хочет… Яков полагал излишним вступать в конфликт по таким пустякам, как продажа драгоценностей, и перечить женщине не стал.

Их появление в ломбарде не вызвало никакой особой ажитации, хотя в этот час дня они и были едва ли не единственными посетителями лавки. Ничего обидного или неожиданного в этом не было. Одеты Яков и Альв как простые горожане, да еще и провинциальные, а значит, и пришли сюда за мелким займом, заложить какую-нибудь недорогую семейную реликвию или дешевое женское украшение. Однако стоило Альв положить на прилавок перед ростовщиком свое колье, как ситуация кардинальным образом изменилась. Теперь их стали подозревать в воровстве и не то чтобы поспешили сдать «воришек» властям, но захотели купить вещь по дешевке. Яков такую возможность учел заранее, а потому, позволив служащим изложить свои аргументы самым беззастенчивым образом, выложил на стол свои карты. А они благодаря Блетанду были у него все как одна козырные.

– Видишь ли, любезный, – сказал он со снисходительной улыбкой, – все было бы так, как ты нам тут представил, если бы не одно «но». Я граф Ицштед – родной брат короля Скулнскорха.

При этих словах он раскрыл ворот куртки и показал опешившему ростовщику свою графскую цепь, одновременно продемонстрировав перстень Ицштедов, надетый на указательный палец правой руки.

– А теперь, будь любезен, предложи нормальную цену, ибо я знаю, сколько стоило это колье мне, когда я покупал его для своей леди-жены, – поклон в сторону Альв и ее довольная улыбка в ответ.

Альв ужасно нравилось, когда Яков называл ее своей леди-женой. Она же звала его то Йепом, то Арботом, а то и вовсе Ицштедом, но называть Яковом перестала.

Итак, Яков открыл карты, и колесо завертелось. Вызвали управляющего, который с ходу оценил ситуацию и тут же предложил графу и графине перейти в его кабинет, где им подали вино и сладости – засахаренный миндаль и марципаны, – и вызвал оценщика. Ювелир прибыл где-то через полчаса, в течение которых Якова и Альв обхаживали как дорогих гостей, и, посмотрев на колье, пришел в крайне возбужденное состояние. Детальное же изучение камней и работы произвело на него еще больший эффект, хотя, казалось бы, куда больше!

– Прошу прощения, граф, – низко поклонился управляющий ломбардом, выслушав доклад оценщика, – вы зря не сказали мне сразу, что это творение великого Бенвенуто Челлини! Мы бы сэкономили массу вашего времени, ваша светлость.

– Вы поверили бы мне на слово? – усмехнулся Яков, сделав медленный глоток из кубка с вином.

– Ну разумеется! – Управляющий был сама искренность, и Яков счел за лучшее не развивать эту тему. Жаль потерянного времени. В этом он был со своим служащим полностью согласен.

– Сколько? – спросил он.

– Двадцать тысяч золотых флоринов.