Значит, она слышала. И что-то была способна понять.
– Это хорошо, – ответил он. – Хорошо, что вы живы.
Она начала разглядывать содержимое сумки.
Найквист взглянул на молодую пару, сидевшую на скамейке неподалеку. Они смотрели на мир, как влюбленные, которые только что впервые по-настоящему поссорились. Напряженное молчание было осознанием того, что, возможно, любовь не вечна. На соседнем дереве щебетала птичка.
– Что это за место, Элеанор?
– День и ночь. Ночь и день. Одна за другим. Как и должно быть. Как предназначено природой.
Найквист посмотрел на искусственное солнце, светившее сквозь стеклянную крышу. Он почти готов был поверить, что оно настоящее. Свет был совершенным, в отличие от искусственных солнц Дневного района. Добравшись до ближайшего дерева, он раздвинул листья и увидел небольшую механическую канарейку, прикрепленную к ветке, которая весело чирикала.
– Они запирают двери, – сказала девушка.
– Конечно. Это тюрьма. И не говорите мне, что Патрик Бэйл не один из ее меценатов.
И снова никакого ответа. Девушка была полностью погружена в свои мысли.
– Элеанор, вы принимаете лекарства?
– Маленькие белые таблетки. Таблетки счастья. Но тссс…
– Что?
Она понизила голос.
– Я выбрасываю свои в воду. Во всяком случае, половину из них. Видите, как медленно плавает рыба? – рассмеялась она.
Найквист не знал, верить ей или нет. Он смотрел, как девушка вытащила из сумки кусок желтой ткани. Осторожно развернув его, она достала куклу
– Ее сделал мой отец.
– Доминик Кинкейд?
– Конечно, – снова улыбнулась Элеанор. – Он был очень талантлив. Творчески одаренный человек. – Радость исчезла с ее лица так же быстро, как появилась. – Они не разрешили мне пойти на похороны. Это одна из причин, почему Патрик посадил меня сюда. Он хочет меня контролировать.
– А есть другие причины?