— Из того, что писали в газетах, — говорит Тати, — я бы сделала вывод, что ваша работа была… грандиознее. Авантюрнее.
— Ничто так не романтизируют, как войну, — отвечает Сигруд. — Но война — это в основном ожидание. Ожидание приказов, ожидание движения, ожидание сведений. — Он в задумчивости откидывается на спинку стула. — Я мог бы измерить свою жизнь бессонными ночами, которые провел в пустых комнатах, таращась в окно.
Он возвращается к работе. Через некоторое время говорит:
— Похоже, ты очень любишь читать.
Тати поджимает колени к груди и смотрит на детали винташа на крыльце.
— Ага. Экономика. — Она вздыхает. — Вот в чем я хороша.
— Кажется, ты не очень довольна тем, в чем именно ты хороша.
— Из-за этого мы с мамой… возникли разногласия. Она сказала, у меня талант. Наняла много учителей. Больше, чем у меня было к тому моменту. А их было и так немало. Это же в общем-то просто гадание. Попытки нарисовать вещи, которые еще не существуют. — Она теребит оторвавшийся кусок обивки стула. — Мельчайшее изменение процентной ставки или сырьевой цены — что они меняют? Вот и все.
— Скучаешь по друзьям?
— По некоторым. На самом деле моими подругами были только дочери госпожи Гошал, Сумитра и Лакши. Госпожа Гошал, наша экономка, долгое время прожила в усадьбе. Я встречаюсь с ними летом или на праздники. Встречалась. — Она сурово глядит на Сигруда. — Они ходили в обычную школу. Я нет. Мама нанимает для меня учителей. То есть нанимала. Как странно говорить в прошедшем времени о человеке, в чью смерть ты еще не веришь.
Сигруд вставляет отражатель в отверстие в зеркале затвора. Внезапно оказывается, что он может представить себе многое из жизни Тати: ребенок, которого вырастили взрослые, со взрослыми друзьями и очень смутными представлениями о детстве. Он видит это по тому, как она разговаривает, используя взрослые формулировки и слова, но ощущение такое, словно она пытается танцевать, основываясь исключительно на инструкциях в каком-нибудь буклете.
— Она тебе нравилась? — вдруг спрашивает Тати. — Я имею в виду мою маму.
Сигруд замирает и медленно поднимает на нее взгляд, смотрит в ее большие, темные глаза.
— Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, — говорит он.
Тати удивленно моргает.
— Ух ты.
Он на мгновение задумывается, устремив взгляд на суровые леса, а потом говорит:
— Я тебе завидую.
— Почему? — спрашивает Тати, еще сильней удивляясь.
— Ты узнала, какой она была в мирное время, — говорит Сигруд. — Когда не боялась, не волновалась и не выполняла приказы. Когда просто была собой. Я не видел Шару такой. И меня очень печалит, что я все это пропустил. — Он смотрит на девушку. — Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой.