— Прошу вас, — панна Белялинска распахнула дверь и позвала. — Феликс! Ты дома? К тебе пан воевода пожаловал… с вопросами!
И повернувшись к Себастьяну, извиняясь, произнесла.
— Он, быть может, спать лег. Дорога выматывает, а возраст уже, чай, не юный. И сердце пошаливать стало. Я ему говорила, чтоб не блажил, к доктору обратился, так ведь нет же… упрямый, как все мужчины. Может, вы посодействуете?
— Посодействую, — пообещал Себастьян.
В холле царила темень. Сперва она показалась кромешной, но после, смилостивившись над незваными гостями, расступилась. Свет проникал в узкие оконца, расположенные под самым потолком. Стекал по куполу потолка, по стенам голым, повисал лохмотьями паутины на балясинах лестницы. И дом в нем выглядел до отвращения заброшенным.
— Феликс! — голос панны Белялинской породил эхо.
И на зов ее откликнулись.
Желтый круг свечи.
И дева в длинном белом платье. Она будто бы плыла над полом и такою эфемерной гляделась, что Катарина попятилась, потянулась к револьверу, но вовремя взяла себя в руки.
— Матушка, — с упреком произнесла Мария, — что вы голосите? Папа спать отправились… о, пан Себастьян… вы к нам с визитом?
Голос ее сделался низким, мурлычущим, и от этого голоса по шкуре побежали мурашки.
— Дорогая, поднимись к папеньке, пусть будет любезен подняться. У пана Себастьяна к нему вопросы имеются.
— Важные?
Свеча опустилась чуть ниже. И лицо Марии оказалось в тени, а рыжеватые всполохи легли на белую кожу шеи, подсветив ее, подчеркнув прозрачность, мягкость.
Белое платье.
Глубокий вырез.
Пышная грудь в нем вздымается волнительно. А в воздухе пахнет черемухой. Аромат этот слаб, но раздражающ. И сама Мария, такая маняще близкая, пугает.
— Важные, — подтвердил Себастьян внезапно севшим голосом.
— Очень важные, — Катарина говорила сухо. — А использование приворота, насколько я знаю, незаконно.
— Какого приворота? — Мария коснулась пальчиком ушка.